– Наверное, все-таки это грузовая, – прошептала Остапко.
Я старалась держать себя в руках.
– Почему эта легковая машина может стать грузовой?
– Потому что здесь есть клетка для перевозки собак, понимаешь?
Господи, помоги!
– Это не твоя машина?
– С чего ты взяла! – Остапко совсем разнервничалась.
Впервые слышу, что не ее.
– Клетки не видно, – сказала я ей тихо.
– Может, она в багажнике?
– Ну, может. – Не хотелось ей перечить.
– Ой, нет. – Остапко решительно зарулила влево. – В этой очереди я стоять не буду. Встану там, где легковые, Ну да. Пусть встает, кончится тем, что нас подстрелят, ведь не напрасно у них оружие. Мы пересекли границу. Никто не стрелял. Я обменяла все деньги на марки. Может, сапоги куплю Тосе или по крайней мере эти полотнища для пилы.
Мы въехали в Германию. Я бросила взгляд на надпись крупными буквами: Ausfahrt. Должно быть, очень приятный городок, только его не видно.
– В это время все спят в Германии? – интересуюсь я деликатно, чтобы не раздражать Остапко.
– С чего это они должны спать? – Остапко не очень расположена к беседам, а потому я попыталась быстро сменить тему:
– Ты будешь сок?
Дорога перед нами ровная, как полотно. И снова надпись: Ausfahrt. Но мы поехали прямо. Прошло еще полчаса. Ausfahrt. Я начала беспокоиться.
– Ты хорошо знаешь дорогу на Берлин?
– Да, а что?
Ничего, это я так просто.
Прошло еще пятнадцать минут, и снова надпись: Ausfahrt. Я приняла отчаянное решение.
– Остановись!
– Зачем?
– Остановись!
Остапко резко затормозила и свернула на обочину.
– Что случилось?
– А то, что мы уже полтора часа ездим по кругу! Когда мы въехали в Германию, то были в километре от Ausfahrt, а теперь до него уже семь километров, – не выдержала я.
Остапко взглянула на меня сочувственно, а потом завела машину.
– Ausfahrt – это съезд, а не название населенного пункта.
Я знаю, дорогой мой папочка, если бы ты был на моем месте, ты бы выучил немецкий…
Во вторник мы колесили по Берлину в поисках какой-то фирмы. Остапко наконец-то нашла по карте дорогу, я издалека полюбовалась Ангелом Мира, станцией метро «Зоопарк», потом два часа ехали в сторону каких-то складов. Затем два часа искали место для парковки.
– У тебя есть деньги? – уточнила Остапко.
А то, конечно. Под предлогом, что негде спрятать деньги, я взяла у Адама контейнер, который носят на шнурке на шее. А между тем в нем почти пять тысяч марок.
Мы спустились вниз по какой-то металлической лестнице. В самом конце – небольшой склад. Там сидел Франц – человек, с которым Остапко занимается бизнесом. Она отдала ему мои деньги, меня на долю секунды охватило беспокойство, но через минуту Остапко к моим пяти добавила свои пять тысяч марок. Они о чем-то по-своему полопотали, Франц пожал мне руку на прощание, а Остапко подмигнула:
– Дело сделано.
Не знаю, что сделано, не пойму, какая связь между этими складами и моими деньгами, но Остапко успокоила меня:
– Не бойся, ты же видела, как изменилась моя жизнь. Он сказал, что через три недели пришлет первую выручку, возможно, это уже будет около четырех тысяч. Радуйся, что у тебя есть я. Он просто хорошо их прокручивает. Я далеко не каждого в это посвящаю.
У меня осталось триста марок. Хватит на сапоги и полотнища для пилы – и все. Собственно, мне незачем начинать волноваться. Все будет хорошо.
К дому Мажены мы подъехали ночью. Улица Поля Робсона оказалась целиком забита машинами. В половине двенадцатого ночи Остапко в отчаянии въехала на тротуар.
– Ты что, не могла этого сделать раньше? – робко спросила я.
– Нет, не могла, потому что забирают машины, неправильно запаркованные.
Мне уже ни о чем не хотелось спрашивать, хотя я абсолютно не поняла, почему их забирали два часа назад, а теперь уже можно парковаться и на тротуаре. Не мое дело. Завтра мы уедем. Походим только по магазинам в центре – и домой. Я сегодня звонила, но никто не ответил. Не знаю, куда подевалась Тося и почему Адама в это время не было дома.
Утром Остапко вынесла из квартиры Мажены бесчисленное количество свертков. Нам пришлось трижды спускаться на лифте.
– Что это?
– Да вот, попросила отвезти родителям, разное там… – неубедительно объяснила Остапко.
Мы вышли из дома Мажены, дико обвешанные свертками, – и прямо на Polizei. За полицейскими виднелась очень красивая машина с подъемником. Abschleppdienst.
[3]
Для эвакуации неправильно запаркованных машин. Все объяснения – ясно, что не мои, потому что я по-немецки ни гу-гу, – бесполезны. Двести семьдесят пять марок как в воду канули. У Остапко уже не было ни гроша, я заплатила. Хотя они даже не зацепили тросы, с помощью которых машина Остапко оказалась бы на эвакуаторе. Мне не верилось, что они могли бы это сделать. Но пока нам выписывали штраф, тросы закинули уже на другую машину. Сделано это было в течение шестидесяти секунд. Боже мой, немцы действительно оказались очень организованными людьми. Они выписали нам штраф и, дружелюбно бросив через плечо «tschuus»,
[4]
исчезли. Как хорошо, что нет с нами Адасика, – он бы ужасно переживал.
Наша поклажа не влезала в багажник. Мы затолкнули сумки на заднее сиденье. В одиннадцать сборы были закончены. Наконец-то можно было отправляться. Я захлопнула заднюю дверцу и уселась на переднем сиденье. Наконец-то! На любимую родину!
Остапко прислушивалась. Какой-то тихий шум.
– Что это?
– Не знаю. Наверное, мы что-то не то нажали.
Мы замерли. Уловили едва различимый, непрекращающийся скрежет, доносившийся откуда-то сзади. Остапко включила движок, но даже сквозь негромкое урчание мотора слышалось дребезжание. Она выключила двигатель и по очереди нажала на все кнопки.
– Блин, совершенно не знаю эту машину. Я не знаю ее тем паче. Вышла, открыла заднюю дверцу. Наклонилась над сиденьем, оттуда, вероятно, шел этот шум.
– Может, я включила подогрев сидений? – Остапко не переставала удивляться. – Кажется, это машина с передним приводом.
Мы проверили, двигатель находился спереди. Но сзади что-то дребезжало.
– Мы не можем так ехать. Я не пойму, что там такое.
– Боже. – Я начала нервничать. – Сделай что-нибудь! – Я боюсь садиться в машину. А если мы взорвемся? Что в этих свертках?
