— Тогда не говори, — согласилась я, и меня начало пожирать любопытство.
Что такая гадалка может сказать и на чем она Уле гадала? На картах? На стеклянном шарике? Таро? На кофейной гуще? По линиям на ладони? Или только по дате и часу рождения? Настоящая гадалка или обманщица? Женского она была пола или мужского? Да и зачем Уля пошла к гадалке? И о чем таком она, Боже мой, узнала? И самое главное — почему Уля не хочет мне рассказать? Может, она влюбилась? Если бы я пошла к гадалке — это другое дело. Я бы пошла просто кое-что выяснить: Адам как-никак уезжает, и я могу беспокоиться, хотя на самом деле, конечно, даже и не думаю. Но Уля?
И тут меня взяла такая обида! Почему Уля не позвала меня с собой и делает такие важные вещи втайне от меня? Само собой, я бы никогда к гадалке не пошла, да и зачем? Разве что Уля очень попросила, чтобы кто-нибудь ее сопровождал. Ну, может, еще из любопытства, чтобы посмотреть, как это выглядит. Но такого от Ули я никак не ожидала — чтобы не позвать меня с собой.
Я сочла уместным ни о чем ее больше не расспрашивать. Это будет для нее самым большим наказанием.
Мы допили чай, и я пошла по некошеному газону к себе.
Мир очень странно устроен. Уля так прекрасно управляется с космическими кораблями, с детьми, с моими проблемами, но со своими… уф-ф-ф!
ГОЛУБОЙ БЕЗ БРЮК
В доме все перевернуто вверх тормашками. Адам не может найти свои черные вельветовые брюки, без которых, о чем он меня известил, щелкая пультом, шагу не ступит. Не понимаю, почему вельветовые штаны важнее починки дверной ручки. Она вываливается каждый раз, когда мы забываем, что ее надо чуть-чуть приподнять кверху и придержать. Вот и сейчас, когда я открывала дверь, она, конечно, выскочила. Хорошо, что у меня были ключи и Адам дома, а если бы не было ни его, ни ключей? Никто и никогда уже не смог бы попасть в дом. Адась кое-как всунул ручку обратно в замок и сказал, что починит как-нибудь при случае, потому что сейчас он занят поисками брюк.
— В соответствии с решением комиссии на повторное слушание будет вызвана… — бесстрастно вещал телевизор.
— А в шкафу их нет? — спросила я и села за стол.
— Нигде нет.
— Может быть, ты оставил их на радио? — попыталась я хоть чем-то помочь и взяла в руки повестку завтрашнего заседания редколлегии. Я должна составить план, иначе Главный даст мне отставку раньше, чем я рассчитываю.
— Нет, на радио я их не оставил. Я бы, наверное, заметил, что дефилирую по городу без порток, — ответил мой будущий муж, ни на минуту не расставаясь с пультом.
— Тренер команды, а также Федерация по футболу выразили протест по поводу хулиганских выходок на стадионе…
— Может, они у Тоси?
— Мои брюки? — удивился Адам. — Она же не носит вельветовые брюки.
— Да, не носит, они ей велики, — согласилась я и вычеркнула из плана поездку в деревню Сухое Болимово, связанную с делом об убийстве. Мы не будем писать об убийствах.
— Я люблю тебя и всегда буду любить, помни об этом, — послышалось из телевизора, и смуглая девушка повалилась на пол. — Из Восточной Европы надвигается циклон, широкий фронт которого уже завтра…
— Адам! — рассердилась я. — Так невозможно работать!
— У меня нет брюк, и я не могу найти разработок Херлингера, которые мне позарез нужны завтра утром, неисправна коробка передач, эту машину пора уже на свалку…
— Не умирай, я никогда не покину тебя, пожалуйста, не умирай… — застонал телевизор.
— По этому телевизору ничего нет, какой-то сплошной идиотизм… Ты не видела мои черные вельветовые брюки?
Я с раздражением отодвинула стул. Женщина в состоянии легкой депрессии — ничто в сравнении с мужчиной, который куда-то задевал штаны, сам же испортил коробку передач и не может найти какой-то разработки. Но тем не менее я помнила, что люблю его. Я отправилась в нашу комнату и переворошила весь шкаф. Дрель, как обычно, лежала на дне, надежно спрятавшись под одеждой, как будто я охочусь за ней, не смыкая глаз, днем и ночью.
— Адам, я просила тебя хранить инструменты на кухне! — крикнула я в пустоту.
— Мы не намерены мириться с подобного рода невежеством, — донесся до меня из комнаты голос премьера.
Я вытащила дрель, аккуратно сложила свитера, отложила в сторонку те, которые Адаму особенно к лицу, потом затолкала их поглубже — ни к чему ему быть красивым в этой чертовой Америке. Затем опять их достала, я ведь не какая-то темная баба, не доверяющая своему мужику, и положила их любовно на полку — пусть сам выбирает. Может, именно самые красивые он оставит, не буду навязывать своего мнения, как ему одеваться. Вельветовых брюк не было. Я заглянула в тахту, сняла постельное белье — раз уж такой беспорядок дома, то по крайней мере устрою стирку, — ушла в ванную. Перерыла всю корзину с грязным бельем, белое затолкала в стиральную машину, протерла зеркало, почистила раковину и ванну. Брюк — как не бывало. Я поднялась в Тосину комнату, перерыла весь ее шкаф, но так, чтобы она не заметила, достала из-за кровати одиннадцать засохших огрызков яблок и спустилась вниз. Брюк не было.
— Учитывая объем прошлогоднего урожая картофеля, нынешней осенью следует ожидать роста показателей…
Адам тупо уставился в телевизор.
— Когда ты делал эту разработку Херлингера?
— В четверг ночью.
Сегодня понедельник. В пятницу я отвечала на письма. Кончилась бумага для принтера, новую пачку Адам привез в субботу, когда они ездили с Тосей за покупками. Мой мозг завибрировал от напряжения.
Суббота… суббота… Я сменила в принтере тонер, потому что с этим я справляюсь сама… Собрала все газеты за неделю и отнесла их в сарай, зимой они пойдут на растопку. Навела порядок на нашем рабочем месте. Вполне могла прихватить что-нибудь вместе с этими чертовыми газетами, re же самые разработки или еще что-нибудь. Там были какие-то листы бумаги — может, мои, а может, нет. Не посмотрела — увлеклась чтением статьи о том, что думают мужчины, когда в первый раз, потому что Тося в кучу макулатуры положила «Cosmo». Это было намного интереснее, чем любой психологический метод. Мысли у мужчин, впрочем, были не бог весть какие, например: сразу ли уходить после, и не подведет ли этот бесценный отросток их мозгового центра, и не слишком ли у нее длинные ноги, потому что тогда они не смогут заниматься любовью в позе собачки. И все это в журнале для несовершеннолетних девочек! Какое счастье, что никто не печатал подобные вещи, когда я была немного моложе, иначе я бы до сих пор оставалась девственницей. Естественно, я не обратила внимания на те бумажки, была под впечатлением от прочитанного. Но там были какие-то листы… не мои… кажется… И во мне крепло неприятное чувство уверенности, что именно я — причина всех бед моего любимого.
— Они в сарае, в куче газет для растопки, — сказала я.
