— Ладно, сынок, — успокаивающе проговорила Светлана, проводя по его непослушному светлому чубу ладонью, — не огорчайся, это не самая большая беда, переживем как-нибудь.
— И правда, хорошего человека должно быть много, — весело подхватила Аленка, — если не в ширину, то хотя бы в длину. Для мужчины плохо, когда он маленький, а когда два метра — это, наоборот, к счастью. Подожди, скоро все девчонки твои будут, такого двухметрового блондинистого счастья с голубыми глазами не пропустит ни одна.
Залившись краской, словно маленький, Володька опустил глаза.
— Во-первых, они у меня не голубые, а серые, а во-вторых, все мне не нужны, — негромко проговорил он.
— Ого! — моментально уцепилась Аленка, — когда не нужны все, значит, нужен кто-то один. Может, просветишь?
Покраснев еще сильнее, Володя смущенно отвернулся, стараясь не смотреть на Алену. Разговаривать на эту тему он был еще не готов, тем более с этой балаболкой сестрой, готовой трещать о чем угодно днями и ночами, лишь бы хоть о чем-то говорить.
— Ну так что, Вовчик, будем признаваться? — не унималась Аленка. — У тебя, никак, объявилась дама сердца, а ты молчишь, как партизан на допросе. И не стыдно, твоя родная сестра умирает от любопытства, а тебе ее нисколечко не жаль!
— Чего ты привязалась, какие дамы сердца, когда у меня конец триместра, — попытался отвести разговор в безопасное русло Володя.
— А что так скромно? — не отставала Алена.
— Лен! — укоризненно посмотрела на дочь Светлана. — Чего цепляешься к брату, как репейник? Если ему будет надо, он сам все расскажет, правда, Володь?
— А чего ты за него вступаешься? — лицо Алены приняло иронично-вопросительное выражение. Правая бровь поднялась и образовала дугу, а левая, наоборот, опустилась чуть ниже обычного и слегка прогнулась книзу. — Как здорово у него получается, — продолжала она, — как по ночам на телефоне висеть — так он первый, а как что-то рассказать, так в кусты! Уж не хочешь ли ты сказать, что в два часа ночи ты со своими девочками по телефону задачки по геометрии обсуждаешь? Или что Верами и Катями теперь называют не только девочек, но и некоторых представителей мужского пола, ну так, не всех, а особо избранных? — съязвила она.
— Твое какое дело, с кем и что я обсуждаю? — не на шутку разозлился Володя. Глядя на сестру исподлобья, он толкнул стоявшие на полу кроссовки и развернулся, собираясь выйти из комнаты.
— Вместо того чтобы расшвыривать ботинки по комнате, ты бы лучше своим мадоннам сказал, чтобы они вежливости научились, — неожиданно вспылила Алена, — а то ни «здравствуйте», ни «до свидания», так, будто с пустым местом разговаривают. Тоже, взяли моду — трубку бросать! Как чуть что не так — на тебе, трубку на рычаг швырк и — моя хата сторона, я — посольская жена! И где ты таких только находишь! — повысила голос она.
— Ребята, вы что, совсем с ума посходили? — испуганно произнесла Светлана, и на ее лице появилось выражение страха. — Хватит, уймитесь сейчас же! — довольно жестко сказала она, пытаясь приостановить затянувшуюся перепалку.
— Да что ты знаешь о моих друзьях? — выкрикнул в сердцах Володя, казалось, даже не слышавший слов матери. — Конечно, они же не ездят на «Аудюхах» и не ворочают миллионами, как твой новый хахаль! Надо полагать, что он сумеет протянуть дольше Ваньки!
— Что ты понимаешь во взрослой жизни, сопляк? — сжала кулаки Алена.
— Какой хахаль, Володя, что ты несешь, опомнись! — прокричала Светлана, сжимая ладонями виски. — Как тебе не стыдно, проси сейчас же за свои слова прощения у сестры!
— За что это я должен просить прощения?! — возмущенно, в тон матери, закричал Володя. — За что, я тебя спрашиваю? Ладно, я не хотел говорить, но ты, Ленка, сама меня вынудила, — он повернулся к сестре горевшие негодованием глаза, — поэтому пеняй только на себя, я все скажу матери, ты не думай, что выйдешь, как всегда, сухой из воды. — Пару раз глубоко вздохнув, он немного успокоился и, скривив губы, внимательно взглянул на Алену, буквально вжавшуюся в кресло. — Что застыла, поджав хвост, как последняя трусливая коза? — резанул глазами он.
— Володя! — ахнула Светлана, пораженная его словами до глубины души.
— Думаешь, я ничего не вижу, маленький еще? Ошибаешься, святоша ты наша! — еще тише проговорил он.
Посмотрев сначала на сына, потом на молчавшую дочь, Света нервно сглотнула и одними губами произнесла:
— Леночка, почему ты молчишь, почему ты позволяешь этому негоднику говорить в подобном тоне?
Стараясь не смотреть ни на кого, Алена прикрыла глаза и еще глубже вжалась в кресло.
— Лена! Скажи хоть что-нибудь, — прошептала в замешательстве Светлана. — То, что сказал Володя, правда? — и, словно от многочисленных махоньких уколов, лицо Светы мелко задергалось.
— Можешь не ждать, — обернулся к матери Володя. Увидев в ее глазах страх, он спокойно, неторопливо, немного растягивая слова, добавил: — Ты, мама, не бойся, из дома из-за подобной ерунды, как сегодняшний разговор, я не убегу. Это не только ее дом, — кивнул он в сторону сестры, — но еще и мой. Но молчать я больше не стану. Я хочу, чтобы она уяснила себе раз и навсегда: нечего разговаривать со мной, как с неразумным дитятей. А насчет кроссовок не беспокойтесь, раз пошел такой расклад, то знайте, что я в состоянии их сам купить, — отрезал он и вышел из комнаты.
— Что все это значит? Ты ничего не хочешь мне объяснить? — Светлана с надеждой посмотрела на дочь.
— Мне нечего тебе объяснять, — тихо сказала та.
* * *
Яркие лампы над бильярдными столами выхватывали жесткие полукружия пространства у сгущавшегося за их пределами полумрака. На идеально ровном зеленом сукне стола высвечивалась каждая ворсинка, мерцая таинственными серебристыми бликами. Небольшой зал подвальной забегаловки был темным и узким, словно трамвай. Сводчатые потолки нависали над ним мрачной дугой, и, если бы не мелкие тусклые лампочки, бегущие по всему периметру потолка и выступам специальных арок, подземелье было бы совсем мрачным.
Десяток столиков, похожих на перевернутые старинные бочки из-под вина, стены, отделанные под облупившийся кирпич, глухие арки, имитирующие оконные проемы, шторы и скатерти в виде залатанных рыболовных сетей, два бильярдных стола да стойка бара, выделяющаяся ярким пятном на фоне приглушенной темноты зала, — вот и все убранство небольшого кабачка с экзотическим названием «Сети Атлантики».
О существовании этого заведеньица Володя знал давно, и все школьные, пользуясь тем, что в «Сетях» закрывали глаза буквально на все, ходили туда ударять по пиву, но, если уж быть совсем честным, огромного желания спускаться в эту дыру лично он не испытывал, предпочитая обходиться без сомнительного удовольствия подцепить какую-нибудь гадость в плохо промытой кружке.
Наверное, он бы так и обходил стороной это местечко, если бы не Федька Шумилин, сидящий с ним за одной партой чуть ли не с первого класса и вечно сующий свой рыжий веснушчатый нос куда не следует. Федор был на полгода старше Володи, плотнее, ниже ростом, а его необыкновенное любопытство всегда доставляло массу неприятностей не только ему, но и всем окружающим.
