Забыв о мучительной боли, превозмогая навалившийся ужас, Глеб вдруг осознал, в какую отвратительную историю он влип. Не желая отвечать в одиночку, он, стараясь перекричать поднявшийся шум, заговорил. В его голосе, насквозь пропитанном истерическими нотками, звучал страх перед надвигающейся бедой, безумная жалость к самому себе и неистребимое желание вылезти из воды сухим, пусть даже ценой гибели всех остальных.
— Я буду говорить, пишите! — кричал он, глотая сопли и растирая по щекам горячие противные дорожки слез. — Пишите! Я был не один! Записывайте: Халтурин Виталий, Паршин Андрей…
— Заткнись, щенок! — резкий оклик отца подействовал на Глеба как ушат холодной воды. — Заткнись! Ты соображаешь, что делаешь? Езжай в травмапункт и не болтай лишнего! Когда из твоей задницы вытащат все крючки, мать заберет тебя домой, там и поговорим, а пока замолчи, сделай милость!
Закрыв глаза и уткнувшись носом в дерматиновую основу носилок, Глеб затих, предоставив все решать отцу. Металлический грохот захлопнувшихся за ним дверей «скорой» отдался в голове тяжким гулом. Заскулив не столько от боли, сколько от безысходности, впервые в жизни Кондратьев почувствовал, как под его ногами разверзается бездна, края которой не удержит ни одна земная сила.
* * *
Молоденькая красотка с ногами от самых подмышек старательно рассекала пространство огромной сцены, широко разевала рот и, видимо, по неопытности, не всегда попадала в такт бегущей фонограмме. Тщательно тряся обрывками театрального костюма, она кружилась на огромных каблучищах, прогибаясь во все стороны и рискуя вывихнуть челюсть от непомерных потуг показать свои ослепительно блестящие зубы зрителю в последнем ряду. Под тяжестью туши неподъемные ресницы опускались сами собой, и, для того чтобы глаза не захлопнулись в самый неподходящий момент, девушке приходилось высоко поднимать брови, отчего ее лицо принимало испуганно-удивленное выражение.
Недостаток полупрозрачного материала в костюме, получившийся, вероятно, вследствие высокой стоимости ткани, полностью компенсировался длиной голенищ красных лаковых сапог, доходящих певице почти до самого паха и мешающих как следует передвигаться. Каждый раз, оказываясь в центре сцены, девушка образцово-показательно хлопала в ладоши, зажав в одной руке неизвестно для чего взятый микрофон и изо всех сил подсказывая наивным зрителям дальнейшие действия, необходимые для продолжения концертной программы.
Молоденькие фанатки, привстав на цыпочки и сцепив поднятые руки, раскачивались из стороны в сторону, строго соответствуя запрограммированной мелодии, прошедшей тщательную компьютерную обработку и выдаваемой за натуральные подвывания юного звездного дарования. Закрыв глаза, ценители искусства колыхались волнами, выдавливая из себя трагические крики, вероятнее всего, означающие томные метания страдающих и сопереживающих душ.
Бросая неуверенные взгляды на соседей, Алена пыталась выяснить: есть ли в зале здравомыслящие слушатели, понимающие фальшь происходящего на глазах сотен людей фарса, или, ничегошеньки не смысля в современном искусстве, она настолько отстала от жизни, что превратилась в старую брюзгу и начала критиковать все, что не совпадает с ее мнением. Посмотрев по сторонам, Алена увидела, что большая часть зала, раскачивающаяся справа налево, воет в припадке экстаза, зато другая часть, правда, менее внушительная, так же, как и она, с непониманием крутит головой. Поняв, что она не одна, Алена вздохнула спокойнее и, расслабив затекшие от напряжения мышцы, повернулась к Артему.
— Тема, ты не мог бы ответить мне на один существенный вопрос? — громко произнесла она.
— На какой именно? — отозвался он.
— Зачем ты меня сюда притащил, ты мне можешь сказать? — В огромных темно-серых глазах Алены отразилось неподдельное недоумение. — Мало того что на эту новоиспеченную звезду без слез смотреть невозможно, так еще и фонограмма не самого лучшего качества. Если бы эта фитюлина выступала по телевизору, было бы не так обидно, там хоть все видно, а здесь что?
— Если бы у нас с тобой был один телевизор на двоих, я бы охотно согласился, — прищурившись, засмеялся Артем.
Из-за шума в зале говорить шепотом не имело смысла; подогретые горючим молодые люди, водрузив на закорки визжащих от удовольствия размалеванных девах, дергались в такт ударным. Скользящие по рядам публики яркие лучи то и дело вздрагивали, рассыпаясь каскадом разноцветных мерцающих огоньков. Пересиливая напряжение, истошно громыхали динамики; яркие стрелы прожекторов, рассекая гудящую массу зала, впивались в глаза режущей болью, вызывая раз за разом новую волну восторга. Наряды милиции, еле сдерживая напирающую на ограждения людскую массу, держались из последних сил, защищая вверенную им для охраны территорию, прилегающую к сцене, и молились всем святым, чтобы разгоряченная толпа не ринулась на штурм подмостков. Не имея никакого желания лезть в самую гущу, милиционеры закрывали глаза и на безобразные выкрики, и на запрещенные бутылки, переходящие из рук в руки чуть ли не по головам хрипящей от напряжения толпы. Крепко уцепившись друг за друга, они стояли у металлических решеток ограждений, хмуро поглядывая в бурлящее море растрепанных голов и орущих глоток.
— Тем, у меня такое ощущение, что я попала в сумасшедший дом! — пожаловалась Алена.
— В сумасшедшем доме гораздо тише, — замотал головой он.
— Если в ближайшие пять минут мы отсюда не уйдем, то я боюсь, что мне грозит попасть именно туда, — стараясь перекричать всеобщий ор, Алена наклонилась к уху Артема, и он почувствовал, как ее длинные шелковистые локоны коснулись его шеи.
— Что? — Артем наклонил голову ниже, с удовольствием ощущая запах знакомых духов.
Невольно заглянув в открывшийся вырез блузки, он увидел серебристо-черное кружево гипюра, и во рту у него моментально стало сухо. Острый краешек золотого ромбовидного кулона, висящего на тонкой витой цепочке, упирался в едва заметную на коже маленькую круглую родинку. Не в силах сопротивляться, Артем наклонился еще ниже, почти прижавшись к шее Алены губами.
— Я говорю, пойдем отсюда! — прокричала она, наклоняясь к уху Артема.
Качнувшись вперед, Алена вдруг почувствовала, как теплые мягкие губы Обручева коснулись ее шеи. Слегка подняв ладонь, она уперлась Артему в грудь и услышала, как бешено колотится его сердце. Не поднимая головы, Артем прикасался к коже девушки еще и еще, с восторгом ощущая губами мелко пульсирующую тонкую жилку.
Забыв о гремящих динамиках, прикрыв от удовольствия глаза, Алена чувствовала, как голова ее медленно плывет кругом. Обжигая кожу горячим дыханием, губы Артема спустились к ромбику кулона, тело его напряглось, а руки, державшие Алену за плечи, задрожали. Увидев, что голова девушки откинулась назад, Артем дернулся всем телом и, скрипнув зубами, глухо выдохнул. Сделав полшага назад, он опустил руки и, с усилием улыбаясь, проговорил:
— Если не хочешь, чтобы мы попали в сумасшедший дом вместе, пойдем отсюда.
С трудом протискиваясь сквозь кричащую толпу, они пробрались к выходу. После ревущего душного зала, казавшегося теперь адской мясорубкой, на улице было необычайно тихо и безлюдно. Слух, успевший адаптироваться к громыхавшим децибелам, почти не улавливал едва различимые звуки вечернего города. Шуршание автомобильных шин, так раздражавшее Алену до сегодняшнего вечера, казалось теперь просто детской забавой.
