— Когда она улетала, то уже на втором месяце беременности была, так что вскорости у твоей бывшей ещё один ребёночек появится. А даст Бог, если хорошо жить будут, то и не один. Немец — он состоятельный, копеек не считает, так что чего бы такому и не родить?
— Действительно, — сквозь зубы бросил Тополь, и по его горлу прокатился тугой ком горячей обиды. — Чего ж не родить, если заплатят?
— Дурак ты, Тополь, и есть дурак, — Раиса Павловна посмотрела на бывшего жильца с нескрываемым презрением. — Давно надо было Катьке тебе под зад коленкой дать да с чемоданом с лестницы спустить, а она, глупая, ещё убивалась по такому барахлу, как ты. Да она теперь заживёт королевной, а ты сдохнешь где-нибудь у помойного ведра вместе с тараканами.
— Удавить тебя, что ли? — задумчиво проговорил Тополь.
— Руки коротки, — сладко улыбнулась она. — Ты бы шёл отсюда, родимый, пока я в милицию не позвонила да не рассказала, о чём ты тут мечтаешь. А к дочке-то не пойдёшь? — Журавлёва бросила взгляд на поникшие цветы.
— На кой чёрт она мне сдалась, если Катька с другим любовь крутит? — Леонид посмотрел на то, что осталось от гвоздик, и перевёл взгляд на Журавлёву.
— Что, зря купил? — Раиса Павловна кивнула на завядший букет.
На какой-то миг у Леонида возникло чисто интуитивное желание протянуть его старой грымзе, благо всё равно он ни на что не годился, но в последний миг опомнился:
— Почему же зря? Ничего не зря, баб на свете много, кому-нибудь да сгодится.
Отступив на шаг, он с удивлением подумал о своём внезапном порыве, взявшемся неизвестно откуда, и решил, что лучше уж он выбросит этот веник в мусорное ведро, чем отдаст этой мымре, тем более что за цветы уплачены хоть и малые, но всё-таки деньги, тратить которые на эту гадюку он вовсе не собирался.
— А ты бы бороду-то побрил, — глядя в бледное, растерянное лицо Тополя, ухмыльнулась Журавлёва. — А то от тебя скоро на улице начнут шарахаться, пугало ты огородное!
— Да провались ты пропадом! — сверкнув глазами, Тополь бросил измученные цветы на пол и несколько раз с силой ударил по ним каблуком зимнего ботинка. — Провалитесь вы все! — сорвался он на крик, и, резко развернувшись, громко затопал по ступеням вниз.
* * *
— Ну что, поговорим? — выйдя из темноты, Семён преградил дорогу вмиг изменившейся в лице Ирине.
— Ой, как ты меня напугал, Сёмка! — она шумно выдохнула и, приложив руку к груди, с облегчением посмотрела на Тополя. — Я уже подумала, что кто-то поджидает меня у подъезда с дурными намерениями. Ты в следующий раз хоть предупреждай, а то так можно до смерти перепугаться, темно же!
— А кто тебе сказал, что у меня хорошие намерения? — с угрозой процедил сквозь зубы парень.
— Семён, зачем так шутить? — Ирина натянуто улыбнулась. — Мне не нравится, когда ты говоришь со мной таким тоном.
— А ты другого не заслуживаешь, дрянь! — он сделал шаг вперёд, и, подойдя к девушке совсем близко, с ненавистью посмотрел ей в лицо. — Ты думаешь, что умнее всех?
— Ты о чём? — Ира наивно хлопнула накрашенными ресницами.
— Значит, не понимаешь?
— Не понимаю…
— Сейчас поймёшь, — Семён резко выбросил руку вперёд и, ухватив длинный вязаный шарф девушки за узел, с силой притянул Ирину к себе.
— Что ты делаешь? — испуганно пробормотала она и, пытаясь освободиться, вцепилась в руку Семёна, но варежка тут же соскользнула с кожаной перчатки Тополя.
— Что, запрыгала душонка? — не скрывая своей радости, зло сверкнул он глазами. — Рыльце-то в пушку?
— Ты сошёл с ума, отпусти меня сейчас же, а то я закричу на весь двор! — дрожа от страха, пригрозила она и с надеждой оглянулась по сторонам, но вокруг было абсолютно пусто.
— Только попробуй, придушу! — прохрипел Семён и, презрительно скривившись, начал поворачивать узел шарфа по часовой стрелке.
— Мне больно!
Испугавшись зверского выражения лица Семёна, Ирина попыталась оторвать его пальцы от вязаной полоски на шее, но он, наслаждаясь её страхом, только сильнее затягивал узел.
— Убери свои ручонки, дурочка, а то и впрямь удавлю, — почти не разжимая губ, прошептал он, и Ирине ничего не оставалось, как подчиниться его желанию. — Больно ей! Подумаешь, больно! Ничего, потерпишь, мне не то пришлось из-за тебя вытерпеть! Значит, решила меня проучить, да? Так кто тебя научил подкинуть мне наркоту, Юрка?
— Он здесь ни при чём!
— А кто при чём? Лучше скажи по-хорошему, а не то я из тебя все мозги вытрясу!
— Сёмка! Прекрати! — от страха глаза Ирины наполнились слезами.
— Я тебя спрашиваю, кто всё это придумал? — не обращая на умоляющий тон девушки никакого внимания, безжалостно продолжал затягивать узел Тополь.
— Сёмочка, пожалуйста, миленький, ну, не надо, я прошу тебя! Я тебя очень прошу! — жалобно зачастила Ирина и молитвенно сложила перед собой руки.
Глядя на её трясущиеся губы, Семён испытал чувство отвращения. Скривившись, он с презрением смотрел на блеющую, словно овца, Ирку, и ощущал, как к самому горлу поднимается кислый спазм тошноты. Когда она подводила его под статью, её смазливая мордочка просто светилась от счастья, а в её трусливой душонке даже не шевельнулось мысли, что она совершает подлость. Наоборот, уверенная в своей безнаказанности, она радовалась, глядя на то, какой оборот принимает задуманная ею пакость, и, если бы не мать, были бы у него сейчас небо в клеточку и друзья в полосочку.
— Сёма, проси меня о чём хочешь, только ничего не спрашивай. Если они узнают, что я их выдала, они меня убью-ют! — протянула последнее слово Ирина и, шмыгнув носом, громко всхлипнула.
— Говоришь, о чём хочешь? — глаза Тополя нехорошо сверкнули.
— Правда-правда, — сквозь слёзы улыбнулась она. — Ты только скажи, а я всё сделаю.
— Да что ты… — приподняв бровь, криво усмехнулся он. — А если я велю тебе выброситься из окна, тоже сделаешь?
— Не надо, Семён… — по щеке Ирины покатилась крупная слезинка, и она торопливо смахнула её шерстяной варежкой. — Хочешь, я останусь у тебя сегодня на всю ночь? Хочешь? — она просительно заглянула ему в глаза.
— Ты меня не интересуешь, — жёстко обрубил он.
— А что тебя интересует? — стараясь справиться со страхом, но всё ещё дрожа всем телом, прерывисто проговорила она.
— Деньги.
— Деньги?.. Сколько?
— Две тысячи, которые пришлось выложить матери, плюс тысячу за моральный ущерб мне лично, — членораздельно проговорил он. — Конечно, в зелёных, ты же понимаешь?
— Три штуки баксов? Где я их возьму? — плечи Ирины опустились.
— А вот это — не моё дело. Займи, укради — мне всё равно, — хмыкнул Семён. — За развлечения нужно платить, моя милая, и чем интереснее развлекуха, тем больше цена.
