— Ну-с, так, — сказала она, раскрыв шкаф и придирчиво перебирая свои немногие кофточки. — Эту все в школе видели, эту — тоже, а вот эту точно никто из ребят не видел!
Лена сняла с вешалки новую розовую кофту, подаренную мамой в честь поступления дочки в колледж и надетую только раз — первого сентября. Кофта была шелковой, дорогой, легкой, свободной и, естественно, не очень годилась для долгого пребывания в по-осеннему прохладном здании. К тому же предполагала длинную юбку, туфли на каблуках, сумку в тон туфлям — короче, весь тот набор, который не соответствовал образу жизни Лены: торопливому, широкому шагу по еще не асфальтированным улицам до маршрутки, втискиванию в переполненную, как всегда, «Газель», выпрыгиванию из высокой машины на тротуар, пробежке к метро и т. д. и т. п.
Уже второго Лена с облегчением натянула на себя привычный теплый свитер и черные брюки, надела туфли на низком, устойчивом каблуке, стоявшие наготове в прихожей, перекинула через плечо вместительную, тяжелую сумку с учебниками и тетрадями и отправилась «грызть гранит науки молодыми зубами», как сказал мамин Леша, явившись поздравить Лену тридцать первого августа и вручая букет и огромную коробку потрясающе вкусных конфет, которую Лена с мамой растянули потом чуть не на месяц.
Сейчас розовая кофточка оказалась невероятно кстати. У мамы был хороший вкус, и она видела мысленно Лену, когда покупала.
— Главное не цвет, а оттенок, — сказала она, вручая подарок, и была, конечно, права. Кофточка оживляла бледное лицо Лены, бросала на него солнечный отблеск, и оно становилось намного краше.
Юбку выбирать не пришлось — она была у Лены одна — длинная, элегантная; туфли — тоже: ну конечно же, португальские, купленные совсем недавно, с первых Лениных денег за уроки английского.
Вошла мама.
— Леночка, не сердись, — сказала она, — но, ей-богу, сейчас без косметики никто на людях не появляется. — Она протянула дочке атласную косметичку. — Это тебе мой подарок на Новый год. Немножко рано, но ты простишь.
Ах, мама, мама, как она все всегда понимает! Как раз об этом думала сейчас Лена. Улыбаясь, она потянула колечко на молнии. Волшебный сундучок бесшумно раскрыл ей сокровища Аладдина: тени, румяна, пудру, помаду и тушь для ресниц. Кроме помады и пудры, ничего такого у Лены не было.
Двадцать четвертого она не пошла в колледж: отсыпалась и занималась собой. Утром двадцать пятого, сдерживая нетерпение, начала собираться. Термобигуди держала на волосах до самого вечера. Макияж делала трижды — ведь это было впервые! — пока не добилась, как ей казалось, подлинного совершенства: именно такой интенсивности тон на щеках — чуть-чуть, — именно такие, сиреневые, тени и мохнатые такие ресницы. Кофту надевала осторожно и бережно, чтобы не коснуться ни щек, ни губ, ни ресниц. Сняв бигуди, причесавшись, закутала голову пушистым шарфом — никакой шапки, дабы не испортить с трудом и терпением созданные завитушки. Хорошо, что не сыпал, как вчера вечером, снег, и вообще ничего не сыпалось с неба, хотя подступала уже к Москве очередная зимняя оттепель. На тонкие колготки Лена натянула вторые, потолще, во-первых, чтобы было тепло (привыкла же ходить в брюках), а во-вторых, чтобы, не дай бог, не порвались. Туфли и бутылку вина — на всякий случай — уложила в свою вечную, на все случаи жизни сумку.
— Мамуль, пока! Переночую у Тани. Но я еще позвоню.
Наталья Петровна, вытирая руки полотенцем, торопливо вышла в прихожую.
— Леночка, какая ты у меня красавица! — совершенно искренне сказала она. — Что значит косметика! А в наше время… — Она безнадежно махнула рукой. — Тушь — и ту добывали с боем… Конечно, детка, переночуй у Тани, а то я буду ждать, волноваться: школа-то на другом конце города, пока доберешься… Только обязательно позвони — у Тани, кажется, есть мобильник. Надо купить и тебе.
— Разбогатеем — купим, — засмеялась Лена и осторожно, боясь размазать помаду, поцеловала мать в щеку.
Не успела закрыться за Леной дверь, требовательно и звонко прозвенел звонок.
— Ушла? — спросил Леша.
— Ушла, — смущенная своей радостью, ответила Наталья Петровна.
— А я уже еду, звоню с дороги. Здорово я придумал?
— Молодец. Но сегодня у нас много времени: у них же вечер, ты знаешь.
— Знаю! — радостно подтвердил Леша. — Только времени почему-то всегда не хватает, разве не правда?
— Правда.
Наталья Петровна не сказала Леше, что Лена скорее всего останется ночевать у подруги. Зачем? Все равно ведь Леше придется вернуться домой, к жене.
3
Школа сияла светом — весь переулок ею был освещен. Издалека еще Лена увидела огромную, в разноцветных, переливающихся огнях елку — на втором этаже, в зале, — и радостное волнение охватило ее.
— Какие люди, и без охраны!
Круглое, как колобок, смеющееся лицо Наташи вынырнуло откуда-то сбоку, мускулистые руки Петьки сжали плечи, колкие, недавно прорезавшиеся усики коснулись щеки.
— Ну ты даешь! — восхитилась Лена. — Что ли, отращиваешь усы?
— Что значит, отращиваю? — возмутился Петька. — Уже отрастил!
— Да у нас полкласса с усами, — смеялась Наташа, и румяное ее лицо сияло. — Да ты сама увидишь! Это теперь модно, престижно.
— Привет дезертирам со школьного фронта! — пробасил подоспевший Серега и тоже обнял Лену и чмокнул в щеку. — Как там твой знаменитый колледж? — по-иностранному растянул он последнее слово.
— А ну его! — легкомысленно махнула рукой Лена. — Нашел о чем спрашивать…
Подходили и подходили ребята.
— Привет, пропащая!
— Салют, комарадос!
Но где же Таня? Опаздывает, как всегда. И где, господи боже мой, Димка? Вдруг он вообще не придет? К чему тогда вся эта суета с румянами, тенями, тушью?
— Ну все, хватит загораживать вход и выход, — привычно распорядился Петька. — Айда вовнутрь!
И все гурьбой ввалились в школу.
— Переодеваемся в классе, — предупредила Наташа. — Чур, сначала девчонки!
— Дайте хоть куртки снять, — взмолился толстяк Мишка. — Вы ж тут теперь на год застрянете!
— Так уж и на год, — скривила губы красивая Света.
— Да пусть сбросят, — великодушно вступилась за Мишку Лена. — А то будут рваться каждые три минуты.
— Ладно, — согласилась Света. — Только по-быстрому.
— Айн момент, — обрадовался вспотевший Мишка — ему всегда было жарко — и мигом швырнул куртку на заднюю парту.
Побросали свои одежки и другие ребята. А Димы все не было.
Потом девочки крепко-накрепко заперли дверь — на здоровую, невесть откуда взявшуюся палку — и началось глобальное переодевание и прихорашивание. Кто там периодически дергал ручку, было неясно. Когда же дверь наконец отбаррикадировали, первой ворвалась возмущенная Таня. За ней еще три девчонки и трое парней. «Все, теперь уже все, — обреченно подумала Лена. — Какая же я несчастная!»
