– Si, si. – Мужчина кивает, улыбаясь с надеждой. – Dove americana?
– Qui, qui! – Белинда сходит с крыльца, идет туда, где заканчивается подъездная дорожка, указывает, что машине следует развернуться и ехать обратно.
– А, понятно, – говорит мужчина с некоторым колебанием. – Я готов был поклясться, что это здесь. Она сказала, что мне нужно проехать маленькую современную виллу на вершине холма, – то есть вас, правильно? – и спускаться дальше вниз…
– No'e qui
[116]
, – говорит Белинда, указывая на дорогу к «Casa Padronale». – Si, qui, даа, зъдэсс, – добавляет она на очень ломаном английском, чтобы выглядеть убедительнее, и показывает налево.
– Отлично, спасибо, grazie, – отвечает он. Он снова прячется в прохладном, освеженном кондиционером кожаном салоне. – Поворачивайте, шофер, – говорит он. – Grazie, – повторяет он, снова высунув голову через тонированное оконное стекло.
– Prego, – отвечает Белинда. – Ргеgо, ргеgо. – Она слегка машет ему рукой, на дорогу.
Белинда возвращается в гостиную: на лице ее ухмылка, в походке – весна. Первому постояльцу Лорен дан от ворот поворот. Дела, кажется, идут на поправку, думает она, сидя со скрещенными ногами за компьютером и болтая ступней. Расположение ее дома – первое жилье в долине, когда едешь по главной дороге, по шоссе, – идеально подходит для того, чтобы дезориентировать, давать неверную информацию и вообще заниматься саботажем. Это просто замечательно. Все, что ей нужно делать, – это отрицать существование americana, и ее досадный бизнес лопнет. Навсегда. Они будут ездить в своих машинах по кругу и наконец вернутся к Белинде, потому что захотят где-нибудь остановиться. Возможно, она сумеет переманить их. Ее дом – идеальное сочетание: rustica
[117]
-плюс-немного-английского-колорита, – американцам понравится. Возможно, стоит вывесить снаружи дома табличку «Пансионат», чтобы, появившись у нее, они знали, куда потом вернуться.
– Привет, мам! – Веселый голос Мэри объявляет о том, что она вернулась с прогулки.
– Заходи сюда, – говорит Белинда. – Ну, что скажешь? – продолжает она, отрываясь от своих бумаг. – О Господи. – Она выпрямляется. – Что с тобой случилось?
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Мэри, глядя на свое отражение в окне балкона.
– Ты выглядишь такой сияющей и розовой и… я даже не знаю… хорошо, – говорит она. – Ты выглядишь хорошо.
– Я просто гуляла, – объясняет Мэри, застегивая верхнюю пуговицу на своей блузке.
– И это все? – спрашивает Белинда, подозрительно глядя на свою дочь. – Ты уверена, что ничего не пила или что-нибудь в этом роде?
– Нет, конечно, нет! – Мэри смеется с облегчением. – Хочешь, я дыхну на тебя?
– У-у, – говорит Белинда, морща свой короткий носик. – Нет уж, спасибо. Я скорее понюхаю дохлую собаку в жаркий день, чем твой тухлый рот. Куда ты ходила?
– Я ходила к дому Хоуарда, мимо дома Дерека и Барбары, мимо… гм… «Casa Padronale»…
– Что-нибудь видела?
– Что, например?
– Ну, знаешь, может быть, кто-то приехал, уехал, события какие-нибудь, ну хоть что-нибудь?
– Нет, вообще-то нет. Но я знаю, что они сегодня ожидают голливудского сценариста.
– Да, правда? А откуда? – спрашивает Белинда.
– Ты мне сказала, – говорит Мэри, стараясь не смотреть матери в глаза.
– Я сказала? – спрашивает Белинда. – Ах, думаю, они могут еще очень долго его прождать – например, до конца жизни, – говорит она, задыхаясь от взрывов детского смеха.
– Что? – спрашивает Мэри, глядя сверху вниз на мать, которая по-прежнему сидит в кресле.
– Я отправила его восвояси, – заявляет Белинда с довольной улыбкой, покачав головой.
– Что ты сделала?
– Я отправила его восвояси, – повторяет она с удовольствием.
– Как?
– Я сказала ему, что «Casa Padronale» в другой долине. О, как же радостно было видеть, как этот шикарный «мерседес» разворачивается и уезжает!
– Мам, ты этого не сделала!
– Сделала, – ухмыляется она. – Правда, здорово?
– Лорен узнает, – говорит Мэри.
– Да кого волнует, что думает americana? – смеется Белинда. – В любом случае она недолго задержится в этой долине.
– Я думаю, она – противник, с которым нужно считаться в гораздо большей степени, чем ты думаешь, – качает головой Мэри. – Она была знаменитой «охотницей за головами» на Уолл-стрит и специализировалась на захвате компаний-конкурентов.
– О-о-о… Очень страшно, дорогая, – отвечает Белинда с притворной дрожью. – Одно можно сказать наверняка: она не знает эту долину так, как я. Она не знает людей так, как я, и она не станет тратить силы на то, чтобы все это узнать. Мое преимущество – культурное, вот в чем дело. Она – захватнические силы, а я – незаметный местный житель. Я буду вести партизанскую войну. Вот увидишь.
– Но, мама, – говорит Мэри, – она знает про все твои делишки.
– Как? – переспрашивает Белинда, сидя неподвижно в своем кресле.
– Да. Она знает, что ты звонила в Bell'Arti и пыталась сделать так, чтобы ее закрыли.
– Ну, это уже не новость, – заверяет ее Белинда. – И в любом случае она ничего не может доказать. Ведь я не очень-то продвинулась со своей жалобой и всем остальным.
– Она знает, что ты отменила ее объявление в «Спектейторе» и пыталась поместить свое собственное над ее рекламой. Она знает, что ты продолжаешь посылать к ней неподходящих постояльцев, и она также узнает о том, что ты отправила восвояси голливудского сценариста.
Белинда выглядит ошеломленной и несколько напуганной. Ее розовая ручка сжимает подлокотник кресла. Суставы пальцев побелели.
– Она точно обо всем этом знает? – спрашивает она.
– Да. – Мэри медленно кивает.
– А ты откуда это знаешь? – спрашивает Белинда, впиваясь маленькими голубыми глазками в лицо дочери.
– Гм… – говорит Мэри, отступая на шаг назад и поворачиваясь к открытым окнам балкона. – Ну, я… гм… слышала кое-что и… гм… ну… Кайл сказал мне, когда ты разрешила мне поужинать с ним, прежде чем сказала, чтобы я с ним не виделась, вот оттуда… вот оттуда я и знаю про все это… – бормочет она, теребя мочку правого уха.
– А-а, – говорит Белинда. – Но кое-что из этого произошло после твоего ужина.
– Я знаю, – отвечает Мэри упрямо веселым голосом, переминаясь с ноги на ногу. – Ну, знаешь, я кое-что слышу…
– И ты только теперь решила рассказать мне? – говорит Белинда, вставая.
