– Но, – Толстяк Чарли попытался мыслить отчетливо, – ты это не я.
– Да, я знаю. Но я сказал, что ты.
– Ты на меня даже не похож.
– Брат, не выноси мне мозг. Все улажено. Упс, мне пора. Главный босс хочет со мной поговорить.
– Грэм Коутс? Слушай, Паук…
Но Паук уже положил трубку.
В комнату вошел халат Толстяка Чарли. В нем была девушка. На ней халат смотрелся намного лучше, чем на нем. Она держала поднос, на котором стоял стакан с шипящим алка-зельцером, и еще чашка.
– Выпей и то и другое, – сказала она. – Начни с чашки. Залпом.
– А что там?
– Яичный желток, вустерский соус, табаско, соль, капелька водки, как-то так, – сказала она. – Убьет или поможет. Давай, – добавила она тоном, не терпящим возражений. – Пей.
Толстяк Чарли выпил.
– О боже, – сказал он.
– Ага, – согласилась она. – Но ты еще жив.
Он не был в том уверен. Как бы то ни было, он выпил и алка-зельцер. И тут ему пришла в голову одна мысль.
– Хм, – сказал Толстяк Чарли. – Хм. Послушай. Прошлой ночью. Мы как бы. Хм.
Она выглядела озадаченной.
– Мы как бы что?
– Мы как бы. Типа. Делали это?
– То есть ты не помнишь? – Она изменилась в лице. – Ты говорил, что это была лучшая ночь в твоей жизни. Словно прежде ты никогда не был с женщиной. Ты был то богом, то животным, то неутомимой секс-машиной…
Толстяк Чарли не знал, куда смотреть. Она усмехнулась.
– Шучу, – сказала она. – Я помогла твоему брату доставить тебя домой, мы почистили тебе перышки, ну а потом – сам знаешь.
– Нет, – сказал он. – Я не знаю.
– Ну, ты был в полной отключке, а кровать большая. Не знаю, где спал твой брат. Он здоров, как буйвол, – поднялся с рассветом, весь светясь и сияя.
– Он пошел на работу, – сказал Толстяк Чарли. – Сказал им, что он это я.
– Разве они не заметят разницу? В смысле, вы ведь не такие уж близнецы.
– Конечно не такие. – Он тряхнул головой и посмотрел на нее. Она показала ему маленький и чрезвычайно розовый язычок. – Как тебя зовут?
– Так ты и это забыл? Я-то твое имя помню, ты – Толстяк Чарли.
– Чарльз, – поправил он. – Можно просто Чарльз.
– Меня зовут Дейзи, – сказала она и протянула ему руку. – Приятно познакомиться.
Они торжественно пожали друг другу руки.
– Мне немного лучше, – сказал Толстяк Чарли.
– Я же говорила: убьет или поможет.
* * *
У Паука в конторе выдался отличный день. Он почти никогда не работал в конторах. Он вообще почти никогда не работал. Все ему было в новинку, все казалось удивительным и странным, от крохотного лифта, который, дребезжа, доставил его на шестой этаж, к кабинетам агентства Грэма Коутса размером с кроличьи клетки. Он как зачарованный разглядывал выставленные в лобби в стеклянной витрине пыльные награды. Он ходил по офисам, а когда его спрашивали, кто он такой, отвечал: «Я Толстяк Чарли Нанси», – произнося это своим божественным голосом, который превращал почти что в правду все, что бы он ни сказал.
В обнаруженной кухоньке Паук заварил себе несколько чашек чая. Он принес их в комнату Толстяка Чарли и расставил на столе в художественном беспорядке. И принялся забавляться с компьютером. Тот потребовал пароль. «Я Толстяк Чарли Нанси», – сообщил Паук компьютеру, но кое-куда доступа все равно не получил, и тогда он сказал: «Я Грэм Коутс», – и сеть раскрылась перед ним, как цветок.
Он пялился в компьютер, пока не заскучал.
Он разобрался с содержимым лотка для входящих документов. Разобрался с документами, ожидающими решения.
Тут ему пришло в голову, что Толстяк Чарли уже проснулся, и он позвонил домой, чтобы успокоить брата; и только он почувствовал, что делает успехи, как в дверь просунул голову Грэм Коутс и, потеребив пальцами свои куньи губы, подозвал его.
– Мне пора, – сказал Паук брату. – Главный босс хочет со мной поговорить.
И положил трубку.
– Личные телефонные звонки в рабочее время, Нанси, – констатировал Грэм Коутс.
– Еще черт бы возьми, – согласился Паук.
– Это ты обо мне сказал «главный босс»? – осведомился Грэм Коутс.
Они пересекли холл и вошли в его кабинет.
– Вы у нас наиглавнейший, – сказал Паук. – Экстра-босс.
Грэм Коутс выглядел озадаченным. Он подозревал, что над ним смеются, но не был уверен, и это его беспокоило.
– Садись уже, – сказал он.
Паук уселся.
Грэм Коутс имел обыкновение придерживаться определенного уровня текучести кадров в агентстве Грэма Коутса. Одни приходили и уходили. Другие задерживались ровно столько, чтобы их можно было уволить без особых проблем. Толстяк Чарли проработал дольше остальных: один год и одиннадцать месяцев. Еще месяц, и его без компенсационных выплат и судов не уволишь.
У Грэма Коутса была заготовлена специальная речь, которую он произносил, когда кого-нибудь увольнял. Он ею очень гордился.
– Ненастья в жизни есть любой
[18]
, – начал он. – Но не бывает худа без добра.
– Что одному здорово, – предположил Паук, – другому смерть.
– Ох. Да. Именно так. Так вот. И проходя долиной плача, следует нам остановиться, чтобы отразить…
– Первая любовь, – сообщил Паук, – ранит всех сильнее
[19]
.
– Что? Ах, – Грэм Коутс рылся в своей памяти, чтобы вспомнить, что дальше. – Счастье, – объявил он, – это бабочка
[20]
.
– Или синяя птица
[21]
, – согласился Паук.
– Почти. Могу я закончить?
– Конечно. К вашим услугам, – с готовностью откликнулся Паук.
