Примерно на середине фильма Толстяк Чарли понял, что кое в чем не может разобраться. И это кое-что засело в голове и постоянно его отвлекало.
Фильм закончился.
Толстяк Чарли обнаружил, что хотя фильм понравился, ему не удалось запомнить, о чем он. На следующий сеанс он купил большое ведерко попкорна. Во второй раз фильм ему даже больше понравился.
И в третий.
После третьего просмотра он решил, что, возможно, пора подумать о возвращении домой, но этим вечером показывали «Голову-ластик» и «Правдивые истории» по цене одного билета, а он, честно говоря, ни тот, ни другой не видел, так что посмотрел оба, хотя к тому времени изрядно проголодался, и потому к концу «Головы-ластика» никак не мог сообразить, о чем фильм, а также зачем та леди забралась в радиатор парового отопления
[25]
, и даже поинтересовался, может, ему позволят посмотреть фильм еще разок, но ему неоднократно терпеливо объяснили, что кинотеатр на ночь закрывается, и спросили, есть ли у него дом и не пора ли баиньки.
Конечно же, у него был дом, хотя на какое-то время этот факт от него ускользнул. И тогда он вернулся на Максвелл-гарденс и немного удивился, увидев, что в его спальне горит свет.
Когда он подошел к дому, занавески были задернуты. Но в окне двигались силуэты. И оба он узнал.
Они приблизились друг к другу и слились в единую тень.
И Толстяк Чарли завыл, жутко и протяжно.
* * *
В доме миссис Данвидди было множество пластиковых зверушек. Пыль медленно кружилась в воздухе, словно, приноровившись к солнечным лучам более неспешных времен, не могла приспособиться к изменчивому современному свету. Диван был прикрыт прозрачным пластиковым чехлом, а стулья поскрипывали, когда на них садились.
В доме миссис Данвидди использовалась жесткая туалетная бумага с ароматом сосны. Миссис Данвидди была бережлива, но жесткая туалетная бумага с ароматом сосны была выше экономии. В наши дни вы еще можете купить такую бумагу, если готовы потратить время на поиски и переплатить.
В доме миссис Данвидди пахло фиалковой водой. Это был старый дом. Люди забыли, что дети флоридских поселенцев были глубокими стариками, когда на Плимут-рок высадились суровые пуритане. Дом тоже этого не помнил; его построили в двадцатых годах двадцатого века, во время мелиорации флоридских земель, в качестве выставочного экземпляра, представлявшего гипотетические дома, которые остальным покупателям земли так и не довелось построить на делянках, расположенных в крокодильих болотах
[26]
. Дом миссис Данвидди пережил даже ураганы, не потеряв ни единой черепицы.
Когда в дверь позвонили, миссис Данвидди начиняла маленькую индейку. Она чертыхнулась, сполоснула руки и направилась к входной двери, взирая на мир сквозь очки с толстыми-претолстыми линзами и не отнимая левую руку от стены.
Она приоткрыла дверь и вгляделась.
– Луэлла, это я, – сказала Келлиэнн Хигглер.
– Входи.
Миссис Хигглер прошла за миссис Данвидди на кухню. Миссис Данвидди сунула руки под кран, чтобы вернуться к кусочкам непропеченого кукурузного хлеба, которые она заталкивала в индейку.
– Кого-то ждешь?
Миссис Данвидди издала неопределенный звук.
– Всегда лучше быть наготове, – сказала она. – Может, расскажешь, что происходит?
– Паренек Нанси. Толстяк Чарли.
– И что с ним?
– Ну, я рассказала ему про брата, когда он был здесь на прошлой неделе.
Миссис Данвидди вытащила руку из индейки.
– Это не конец света, – сказала она.
– Я рассказала, как с ним связаться.
– Ох, – сказала миссис Данвидди. Она умела одним междометием выразить все свое неодобрение. – И?
– Он вернулся в Ханглию. Парнишка в тупике.
Миссис Данвидди набрала в руку влажных комочков и с такой силой вогнала их в индейку, что у той выступили бы слезы на глазах, если бы они у нее были.
– И теперь не может от него избавиться?
– Не может.
Острый взгляд сквозь толстые линзы.
– Я уже делала это однажды, – сказала миссис Данвидди. – И повторить не смогу. Так уже не получится.
– Знаю. Но мы должны что-то сделать.
Миссис Данвидди вздохнула.
– Правду говорят: если живешь слишком долго, пожнешь все, что посеял.
– А есть другой способ?
Миссис Данвидди закончила нашпиговывать индейку, закрепила лоскуты кожи шпажками и завернула птицу в серебристую фольгу.
– Я прикидываю, – сообщила она. – Я засуну птицу в духовку завтра утром. К обеду она будет готова, вечером я поставлю ее разогреваться, так что к ужину она как раз поспеет.
– И кого ты ждешь на ужин? – спросила миссис Хигглер.
– Тебя, – сказала миссис Данвидди. – Зору Бустамонте, Беллу Ноулз. И Толстяка Чарли Нанси. К тому времени как парень доберется сюда, он нагуляет отменный аппетит.
– Он едет сюда? – спросила миссис Хигглер.
– Ты не слушаешь меня, девчонка! – сказала миссис Данвидди.
Только миссис Данвидди могла назвать миссис Хигглер девчонкой, не выглядя при этом глупо. – А теперь помоги мне затолкать индейку в холодильник.
* * *
Будет уместно упомянуть, что для Рози это был самый чудесный вечер в ее жизни: волшебный, идеальный, прекрасный во всех отношениях. Она не могла сдержать улыбку, даже если бы захотела. Еда была изумительная, а когда они поели, Толстяк Чарли пригласил ее танцевать. По настоящей танцплощадке, под звуки маленького оркестра, скользили люди в одеждах пастельных тонов.
Ей казалось, будто они перенеслись в иную, более благородную эпоху. Рози с пяти лет увлекалась танцами, но танцевать ей было не с кем.
– Я и не знала, что ты умеешь танцевать, – сказала она ему.
– Ты многого обо мне не знаешь, – ответил он.
И она почувствовала себя счастливой. Очень скоро она и этот мужчина поженятся. Она многого о нем не знает? Отлично. У нее впереди целая жизнь, чтобы узнать его получше. Чтобы узнать о нем все.
