– Грифы, – сказал Паук. – Они на живое не нападают.
– Точно. А голуби боятся людей, – сказал Толстяк Чарли. Точки в небе кружили уже ниже, и птицы, снижаясь, как будто слегка подросли.
– Принимается, – сказал Паук. И затем: – Дерьмо.
Они были не одни. Кто-то наблюдал за ними с дюны. Случайный человек мог бы принять ту фигуру за пугало.
Толстяк Чарли закричал:
– Уходи! – Его крик поглотил песок. – Я отказываюсь! Сделка отменяется! Оставь нас в покое!
Плащ задрожал на горячем ветру, и дюна опустела.
– Она ушла, – сказал Толстяк Чарли. – Кто бы мог подумать, что это будет так просто.
Паук тронул его за плечо и указал в другую сторону. Теперь женщина в коричневом плаще стояла на ближайшем к ним песочном гребне, так близко, что Толстяк Чарли мог видеть стеклянную черноту ее глаз.
Грифы – обветшалые черные тени – опустились на землю: голые розовато-лиловые шеи и скальпы без перьев: так удобнее засовывать голову в гниющую тушу – вытянувшись, близоруко пялились на братьев, словно раздумывая, подождать им, пока люди умрут, или как-то ускорить этот процесс.
– О чем вы еще договорились? – спросил Паук.
– М-м-м?
– Было что-нибудь еще? Она давала тебе что-нибудь, чтобы скрепить сделку? Обычно в таких случаях торгуются.
Грифы подбирались все ближе, шажок за шажком, сплочая ряды, сжимая круг. В небе появилось много черных черточек, они росли и, раскачиваясь, приближались к братьям. Рука Паука крепко сжала руку Толстяка Чарли.
– Закрой глаза.
Мороз ударил Толстяка Чарли под дых. Он глубоко вдохнул и почувствовал, как легкие покрываются льдом. Он кашлял и кашлял, а ветер выл, как дикий зверь.
Он открыл глаза.
– Могу я узнать, где мы на этот раз?
– Антарктика, – сказал Паук. Его кожаная куртка была застегнута на молнию и, кажется, Паук от холода не страдал. – Боюсь, тут немного прохладно.
– А на средней передаче никак нельзя? Из пустыни прямиком во льды.
– Тут нет птиц, – сказал Паук.
– Разве не проще было просто зайти в какое-нибудь приятное, свободное от птиц местечко? Можно было бы пообедать.
– Отлично, – сказал Паук, – теперь ты ноешь только потому, что здесь легкий морозец.
– Это не легкий морозец. Тут минус пятьдесят. И вообще, смотри!
Толстяк Чарли ткнул пальцем в небо. Бледная закорючка, похожая на миниатюрную букву «м», которую начертили на небе, неподвижно висела в холодном воздухе.
– Альбатрос, – сказал он.
– Фрегат, – поправил Паук.
– Прости?
– Это не альбатрос, а фрегат. Он, возможно, нас и не заметил.
– Он-то, может, и не заметил, – согласился Толстяк Чарли. – Но они заметили.
Паук повернулся и сказал что-то еще, очень похожее на «фрегат». Вразвалочку, плавно скользя на брюхе, к братьям приближался, может, и не миллион пингвинов, но казалось, что именно миллион. Обычно приближение пингвинов способно испугать разве что мелкую рыбешку, но в таком количестве…
Не дожидаясь приглашения, Толстяк Чарли взял Паука за руку и закрыл глаза.
Когда он их открыл, стало заметно теплее, хотя с открытыми глазами он видел не больше, чем с закрытыми. Вокруг было темно как ночью.
– Я ослеп?
– Мы в заброшенной угольной шахте, – сказал Паук. – Я видел фотографию этого места в журнале несколько лет назад. И пока мы не наткнулись на стаи незрячих зябликов, которые приспособились к темноте и научились жрать угольную крошку, мы, пожалуй, в безопасности.
– Ты ведь пошутил? Насчет незрячих зябликов.
– Более-менее.
Толстяк Чарли вздохнул, и его вздох эхом прокатился по подземной пещере.
– Понимаешь, – сказал он, – если бы ты просто ушел, если бы покинул мой дом, когда я тебя попросил, ничего бы этого не случилось.
– Какой смысл сейчас об этом говорить?
– Да плевать мне на смысл. Боже, как я объясню все это Рози?
Паук откашлялся.
– Думаю, тебе не следует беспокоиться.
– Почему же?
– Она с нами рассталась.
Долгое молчание. Затем Толстяк Чарли сказал:
– Конечно рассталась.
– Я, типа, наломал тут дров, да, – казалось, Паук был смущен.
– А что если я все ей объясню? В смысле, если я скажу, что я не был тобой, что это ты притворялся мной…
– Я уже объяснил. И после этого она решила, что не хочет больше нас видеть.
– И меня?
– Боюсь что да… Слушай, – сказал голос Паука в темноте, – я никогда всерьез не собирался… В общем, когда я приехал, я хотел лишь повидаться. А не. Хм. Я тут здорово напортачил, да?
– Ты пытаешься извиниться?
Тишина. Затем:
– Наверное. Может быть.
Снова тишина.
– Ну, тогда мне очень жаль, – сказал Толстяк Чарли, – что я попросил Женщину-Птицу помочь мне избавиться от тебя.
Не видя Паука, извиняться было проще.
– Ага. Спасибо. Я просто хочу узнать, как теперь избавиться от нее.
– Перо! – сказал Толстяк Чарли.
– Я не уловил.
– Ты спрашивал, дала ли она мне что-нибудь, чтобы скрепить сделку. Она дала перо.
– И где оно?
Толстяк Чарли пытался вспомнить.
– Дай подумать. Оно было со мной, когда я проснулся в гостиной миссис Данвидди. Но когда садился в самолет, его уже не было. Думаю, оно до сих пор у нее.
На этот раз тишина была такой долгой, и беспросветной, и глубокой, что Толстяк Чарли начал беспокоиться, не ушел ли Паук, оставив его одного в подземной тьме. Наконец он спросил:
– Ты еще здесь?
– Еще здесь.
– Слава богу. Если ты бросишь меня здесь, не знаю, выберусь ли я.
– Не искушай меня.
Снова тишина.
Толстяк Чарли спросил:
– А в какой мы стране?
– В Польше, наверное. Я же говорил, я видел картинку. Только на ней были светильники.
– Тебе нужно видеть фотографию места, куда ты можешь отправиться?
– Я должен знать, где оно находится.
Поразительно, подумал Толстяк Чарли, как тихо в шахте. У этого места своя особая тишина. Он начал раздумывать о разных видах тишины. Отличается ли могильная тишина, скажем, от тишины в открытом космосе?
– Я помню миссис Данвидди. От нее пахнет фиалками, – сказал Паук.
