Люди говорят: «Последняя надежда утрачена, мы все умрем», – с большим оптимизмом.
– Это она, – сказал Толстяк Чарли. – Маленькая, стара как мир. Толстые очки. Думаю, нам следует отправиться к ней и забрать перо. Мы отдадим его Женщине-Птице, и она прекратит этот кошмар.
Толстяк Чарли допил остатки бутилированной воды, принесенной сюда с маленькой площади, которая была не в Италии. Он завинтил крышку и бросил бутылку в темноту, подумав, интересно, можно ли считать это мусором, если его никто никогда не увидит.
– Так что давай возьмемся за руки и отправимся к миссис Данвидди.
Паук издал звук. Не насмешливый, но тревожный и неуверенный. Толстяк Чарли представил, как Паук выпускает воздух – как лягушка-бык или старый воздушный шарик. Толстяк Чарли хотел лишь сбить с Паука спесь, он не хотел, чтобы Паук звучал, как запуганный шестилетка.
– Постой-ка, ты боишься миссис Данвидди?
– Я… я не могу к ней и близко подойти.
– Если тебя это утешит, я тоже боялся ее, когда был ребенком, а потом встретил на похоронах, и оказалось, не такая уж она страшная. Правда. Просто старушка.
Тут он вспомнил, как она зажигает черные свечи и высыпает травы в чашу.
– Может, немножко жутковата. Но все будет нормально, когда ты ее увидишь.
– Она меня прогнала, – сказал Паук. – Я не хотел уходить. Но я разбил этот шар в ее саду. Такой большой, стеклянный, как гигантская елочная игрушка.
– Я тоже такой разбил. Она взбесилась.
– Я знаю, – голос из тьмы был тихим, тревожным и смущенным. – Это было тогда же. Тогда же, когда все началось.
– Ладно, слушай. Это не конец света. Ты прокатишь меня до Флориды. Я сам заберу перо у миссис Данвидди. Я ее не боюсь, а ты подождешь в сторонке.
– Я не могу. Я не могу отправляться туда, где она.
– Что ты пытаешься сказать? Что она наложила на тебя какой-то магический запрет?
– В известном смысле. Да. Я скучаю по Рози. И мне жаль. Сам знаешь.
Толстяк Чарли подумал о Рози. Как ни странно, он с трудом припомнил ее лицо. Он подумал о том, что мать Рози уже не будет его тещей; о двух силуэтах на шторах в окнах его спальни. И сказал:
– Не убивайся. То есть убивайся, если хочешь, потому что ты вел себя как полный ублюдок. Но может, все это к лучшему.
Где-то в области сердца кольнуло, но он знал, что говорит правду. В темноте говорить правду гораздо легче.
– Знаешь, что не складывается? – спросил Паук.
– Все?
– Нет. Только одно. Я не понимаю, зачем Женщина-Птица в это ввязалась. Какой ей смысл?
– Отец ее разозлил…
– Отец всех разозлил. В общем, с ней что-то не так. И если она хотела убить нас, почему до сих пор этого не сделала?
– Я отдал ей семейство Ананси.
– Это ты говоришь. Нет, здесь что-то еще, и я этого не понимаю.
Тишина. Затем Паук сказал:
– Возьми меня за руку.
– Глаза закрывать?
– Можешь закрыть.
– Куда мы? На Луну?
– Я перенесу тебя в безопасное место, – сказал Паук.
– О, это хорошо, – сказал Толстяк Чарли. – Мне нравится безопасность. И куда?
Но еще не открывая глаз, понял, куда. Он ощутил запах: немытые тела и несмытые туалеты, дезинфектант, старые одеяла и апатия.
– Держу пари, я был бы в такой же безопасности в номере роскошного отеля, – сказал он громко, но слушать его было некому. Он сел на откидную кровать камеры номер шесть и набросил на плечи тонкое одеяло. Он может остаться здесь навсегда.
Через полтора часа за ним пришли и отвели в комнату для допросов.
* * *
– Здрасте, – сказала Дейзи с улыбкой. – Чай или кофе?
– Не утруждайтесь, – сказал Толстяк Чарли. – Я смотрел телек и знаю, как это бывает. Это то, что называется «плохой коп – хороший коп», так? Вы угощаете меня чашечкой кофе и бисквитами, потом входит какой-нибудь крутой ублюдок и орет на меня, и выливает мой чай, и жрет мои бисквиты, а потом вы не даете ему оказать на меня физическое воздействие, заставляете вернуть мне чай и бисквиты, а я в благодарность рассказываю вам все, что знаю.
– Давайте пропустим это, – сказала Дейзи, – и вы просто расскажете нам все, что мы хотим узнать. И потом, у нас нет бисквитов.
– Я рассказал вам все, что знаю, – сказал Толстяк Чарли. – Все. Мистер Коутс дал мне чек на две штуки и велел пару недель отдохнуть. Он сказал, что благодарен мне за то, что я привлек его внимание к некоторым нарушениям. Потом спросил, какой у меня пароль, и попрощался. Конец истории.
– И вы утверждаете, что ничего не знаете об исчезновении Мэв Ливингстон?
– Не уверен, что вообще с ней знаком. Может, видел однажды, когда она проходила по офису. Мы несколько раз говорили по телефону. Она хотела слышать Грэма Коутса. А я должен был говорить, что мы уже отправили ей чек.
– А вы отправили?
– Не знаю. Я думал, что да. Послушайте, вы ведь не можете всерьез думать, что я как-то связан с ее исчезновением.
– Да, – сказала она весело, – я так не думаю!
– Потому что я честно не знаю, что… Вы хотели что-то сказать?
– Я не думаю, что вы связаны с исчезновением Мэв Ливингстон. Также я не думаю, что вы связаны с финансовыми нарушениями, которые имели место в агентстве Грэма Коутса, хотя кто-то здорово поработал, чтобы бросить подозрение на вас. Совершенно очевидно, что странные бухгалтерские расчеты и постоянная перекачка денег начались до вашего появления. Вы там работали всего два года.
– Около того, – сказал Толстяк Чарли. Он понял, что рот у него открыт, и закрыл его.
– Послушайте, я знаю, что копы в книжках и фильмах, как правило, идиоты, – сказала Дейзи, – особенно если в книжке есть какой-нибудь отставной борец с преступностью или крутой частный детектив. И мне правда жаль, что у нас нет бисквитов. Но не все у нас такие уж дураки.
– Я и не говорил, что все, – сказал Толстяк Чарли.
– Не говорили, но думали. Вы свободны. И примите наши извинения, если они вам нужны.
– Где она, кхм, исчезла? – спросил Толстяк Чарли.
– Миссис Ливингстон? Ну, последний раз ее видели входящей с Грэмом Коутсом в его офис.
– Ах.
– Кстати, насчет чая я серьезно. Хотите?
– Да. Очень. Хм. Я полагаю, ваши люди уже проверили тайную комнату в его офисе. Ту, что за книжным шкафом.
К чести Дейзи все, что она сказала – совершенно спокойно, – было:
– Я так не думаю.
– Кажется, сотрудники не должны были о ней знать, – продолжил Толстяк Чарли, – но однажды я зашел в кабинет, а книжный шкаф был отодвинут, и Грэм Коутс был там. И я ушел, – сказал он. – Я не шпионил за ним и все такое.
