Миссис Хигглер сердито зыркнула на него.
– Спрашивай Луэллу Данвидди.
– Не уверен, что это возможно. Она выглядела не слишком хорошо, когда я видел ее последний раз. А у нас не так уж много времени.
– Отлично, – сказала Дейзи. – Свое перо ты получил. Теперь мы можем поговорить о Грэме Коутсе?
– Это не просто перо. Это перо, которое я обменяю на брата.
– Так обменяй и давай продолжим эту историю. Нам необходимо кое-что сделать.
– Это не так-то легко, – сказал Толстяк Чарли. Затем он остановился, подумал о том, что только что сказал, и о том, что только что сказала Дейзи.
– Бог мой, да ты умна! – сказал он с восхищением.
– Стараюсь, – сказала она. – А что я такого сказала?
Четырех старушек у них не было, но у них были миссис Хигглер, Бенджамин и Дейзи. Ужин почти закончился, так что Кларисса, метрдотель, кажется, была рада к ним присоединиться. У них не было земли четырех цветов, но был белый песок с пляжа за отелем и черная грязь из клумбы перед ним, поблизости от отеля нашлась также красная грязь, а в сувенирном магазинчике – разноцветный песок в пробирках. Свечи, которые они позаимствовали в баре у бассейна, были маленькими и белыми, а не высокими и черными. Миссис Хигглер заверила их, что сумеет найти на острове все нужные травы, но Толстяк Чарли попросил Клариссу просто позаимствовать на кухне небольшой пакетик с приправой.
– Об этом не принято распространяться, – сказал Толстяк Чарли, – но, думаю, главное – не детали, а волшебная атмосфера.
Созданию волшебной атмосферы в данном случае не способствовали ни склонность Бенджамина Хигглера глядеть на окружающих, давясь от смеха, ни реплики Дейзи о том, каким глупым ей представляется это действо.
Миссис Хигглер высыпала содержимое пакетика с приправой в чашу с остатками белого вина и зажужжала. Она ободряюще подняла руки, и остальные зажужжали вместе с ней, как пьяные пчелы.
Толстяк Чарли ждал, пока что-нибудь произойдет.
Но ничего не случилось.
– Толстяк Чарли, – сказала миссис Хигглер, – ты тоже жужжи.
Толстяк Чарли сглотнул. Тут нечего бояться, сказал он себе: я пел перед полным залом, я прилюдно позвал замуж девушку, которую едва знаю. Жужжание по сравнению с этим ерунда.
Он подхватил ноту, на которой жужжала миссис Хигглер, и позволил этой ноте вибрировать в своем горле…
В руке он держал перо. Он сосредоточился и жужжал.
Бенджамин перестал хихикать. Глаза его расширились, на лице нарисовалась тревога, и Толстяк Чарли как раз собирался перестать жужжать, чтобы выяснить, что так озаботило Бенджамина, однако внутри него все жужжало, а свечи вдруг замерцали…
– Смотрите на него! – закричал Бенджамин. – Он…
…Толстяк Чарли мог бы поинтересоваться, что именно он, но было слишком поздно.
Туман рассеялся.
Толстяк Чарли шел по мосту, по длинному белому пешеходному мосту над серой водой. Чуть впереди, на середине моста, на маленьком деревянном стульчике сидел человек. Он рыбачил. Глаза его были прикрыты зеленой фетровой шляпой. Казалось, он дремлет, и когда Толстяк Чарли подошел поближе, человек не шевельнулся.
Толстяк Чарли узнал его и положил руку ему на плечо.
– Видишь ли, – сказал он, – я знал, что ты это подстроил. Я не верил, что ты умер по-настоящему.
Человек на стульчике не двинулся, но улыбнулся.
– Тоже мне, знал он! – сказал Ананси. – Да я мертвее мертвого!
Он сладко потянулся, вытащил из-за уха маленькую черную черуту и прикурил от спички.
– М-да. Я мертв. И думаю, побуду мертвым еще немношка. Если время от времени не умирать, тебя начинают принимать как должное.
– Но, – сказал Толстяк Чарли.
Ананси поднес к губам палец. Он поднял удочку и, наматывая леску, глазами указал Толстяку Чарли на сачок. Толстяк Чарли приподнял сачок и держал, пока отец опускал в него серебристую рыбу, длинную и извивающуюся. Потом Ананси вытащил крючок из рыбьей пасти и бросил рыбу в белое ведро.
– Ну вот, – сказал он, – о сегодняшнем ужине я позаботился.
И тут до Толстяка Чарли впервые дошло, что там, где он сидел за столом с Дейзи и Хигглерами, была уже ночь, а здесь солнце, хоть и стояло низко, еще не зашло.
Отец сложил стульчик и отдал его вместе с ведром Толстяку Чарли. Они пошли по мосту.
– Понимаешь, – сказал мистер Нанси, – я всегда думал, что если ты когда-нибудь ко мне придешь, я расскажу тебе о порядке вещей. Но ты, кажется, и сам нормально справляешься. Что привело тебя сюда?
– Точно не знаю. Я пытался найти Женщину-Птицу. Хочу отдать ей перо.
– Не надо было тебе связываться с такими людьми, – беззаботно сказал отец. – Никогда ничего хорошего из этого не выходит. А в ней обида на обиде. Но она трусиха.
– Это Паук… – сказал Толстяк Чарли.
– Ты сам виноват. Позволил этой старой перечнице услать половину себя.
– Я был ребенком! А ты почему ничего не сделал?
Ананси сдвинул шляпу на затылок.
– Старая Данвидди могла сделать с тобой только то, что ты сам ей позволишь, – сказал он. – Ты же мой сын, в конце концов.
Толстяк Чарли задумался.
– Но почему ты не сказал мне? – спросил он.
– Ты справляешься. Сам до всего дошел. Разобрался с песнями, так ведь?
Толстяк Чарли почувствовал себя более нескладным и пухлым и даже более разочаровывающим отца, чем когда-либо, но он не мог просто сказать «нет».
– А ты как считаешь? – вместо этого спросил он.
– Ты на подступах. По части песен важно, что они как истории. Ни черта не значат, если их никто не слышит.
Мост заканчивался. Толстяк Чарли знал, хотя никто ему об этом не говорил, что это их последняя возможность поговорить. Ему нужно было выяснить столько всего, он столь многое хотел узнать!
– Пап, – сказал он. – Когда я был ребенком. Зачем ты меня унижал?
Отец поднял бровь.
– Унижал? Я любил тебя.
– С твоей подачи я отправился в школу в костюме президента Тафта. Это, по-твоему, любовь?
Старик тоненько взвизгнул или, может, коротко рассмеялся и тут же затянулся черутой. Дым вышел изо рта облачком, похожим на то, в каком авторы комиксов рисуют реплики персонажам.
– Твоя мать сказала мне тогда пару ласковых… Времени у нас немного, Чарли. Ты намерен потратить его на сведение счетов?
– Нет, пожалуй, – покачал головой Чарли.
Они дошли до конца моста.
– Значит так, – сказал отец, – когда увидишь брата, я хочу, чтобы ты передал ему кое-что от меня.
