– Я люблю тебя… – пробормотал он грустно, и они отпили по маленькому глотку. Больше не было сказано ни слова – ни о ее появлении около кинотеатра, ни о разговоре с Лерой. Он молча раздел ее и занялся с ней любовью, наслаждаясь каждым стоном и каждой улыбкой. Она отдавалась ему, не открывая глаз, он же, напротив, смотрел на нее с жадностью человека, знающего о том, как все в этом мире временно и зыбко.
Буквально на следующее утро Олесе позвонили и пригласили на прослушивание для нового сериала. Второй канал, мелодрама. Что-то про женщину из деревни, приезжающую в большой город, чтобы заработать на лечение то ли матери, то ли своего ребенка. В общем, какая-то очередная муть, одна из сотни бесконечных слезливых историй, которые пользуются такой популярностью, занимая прайм-тайм. Олеся согласилась приехать еще до того, как дослушала все до конца. И по счастливой улыбке можно было понять, что она любит больше всего на свете. Она повернулась к нему, но Максим сделал вид, что спит. Когда же Олеся вышла из комнаты, он подскочил, подошел к окну и долго смотрел на покрывающиеся свежей зеленью деревья. На губах вдруг заиграла улыбка, он обернулся в сторону двери так, словно собирался сделать что-то неприличное, а затем…
Максим подошел к своему компьютеру, включил его, открыл новый файл и некоторое время смотрел на то, как курсор равномерно мерцает, появляясь и исчезая на одном и том же на месте в ожидании первого слова.
Эпилог
Роды начались, когда Нонна растапливала мангал, раздувая влажные, отлежавшиеся на улице угли всей мощью своей широкой груди. Они не должны были начаться в эти выходные: до времени родов еще оставалось около трех недель, и доктор заверил, что никаких признаков предродовой деятельности он не видит. Тоже мне, профессионал. Ждет Женю на очередной осмотр через неделю. Просит не забыть с собой обменную карту – так, на всякий случай.
Так и получилось, что Женя положила обменную карту в сумку с тапочками, халатом и любимым шампунем. Сама же уехала с Нонной на дачу – кушать куриное филе на гриле, которое, как заверяла подруга, не может принести ничего, кроме пользы.
– У меня оплачен дорогой роддом, – буквально рыдала Женя, чувствуя, как волна очередной схватки простреливает все тело насквозь.
– Господи, как ты могла карту-то не взять? У тебя вообще хоть какие-то документы есть? – причитала Нонна, перепрыгивая через вскопанные грядки с рассадой.
– Ничего я не взяла, – выла Женя, параллельно посылая панические сообщения на Ванькин скайп. Шансов, что он их вовремя прочтет, не было: обычно он добирался до Интернета только ночью, и то далеко не каждой.
– Дура ты!
– Я рожаю! Ты не должна называть меня дурой, – обижалась Женя. – Ты должна вскипятить воду и набрать чистых полотенец. Я буду рожать тут, в полях!
– Ну уж нет! – застыла на месте Нонна. – Только через мой труп.
– Твой труп? – возмущенно кричала Женя. – Ну, вот скажи мне, Нонка, при чем тут твой труп?
А дальше, как в хорошем боевике, была погоня. Ни один боевик без нее не обходится. Женя лежала на заднем сиденье и стонала, а Нонна, бледная и с вытаращенными глазами, гнала на совершенно неприемлемой скорости в сторону Первопрестольной, где у Жени был оплачен этот чертов дорогой роддом.
Нонна не любила детей. Главным образом из-за того, что каждый божий день, за исключением выходных и летних каникул, работала с ними. Она хорошо относилась только к детям Анны, но они-то ведь свои, не чужие. Нонна была уверена, что и Женину дочку примет как родную. Но не в своей же машине, не на заднем же сиденье «Жигулей», в самом деле? И то, что та орала как резаная, никак не добавляло бодрости и оптимизма, а только заставляло еще сильнее жать на педаль газа. Только бы успеть! Только бы не опоздать!
Никуда они не опоздали. Женя добралась до своего оплаченного за счет фирмы дорогого роддома, и врач осмотрел ее, а Нонна смоталась к ней домой и привезла эту магическую обменную карту. Уже после всего этого, когда Женя, так сказать, выдохнула и сказала – ладно, хорошо, теперь я готова, давайте уже рожать – после этого конкретного момента прошло еще десять часов, прежде чем Женина дочь на самом деле появилась на свет. Роды в большинстве случаев процесс небыстрый. Первые обычно длятся около десяти часов. В Женином случае – четырнадцать, если считать в сумме с тем временем, пока они раздували мангал и в панике бегали по грядкам.
Нонна осталась в роддоме. Вообще-то этого было не положено, но больница была дорогой и соответственно лояльной к своим постояльцам. Женя рожала в отдельной палате с кондиционером, двумя картинами на стенах и кнопкой для вызова медсестры. Она могла себе это позволить: сумма компенсации была окончательно согласована, и адвокат настоял, чтобы расходы по ее родам компания полностью взяла на себя.
– Ты не уйдешь? – смотрела Женя на Нонну, а паника плескалась в глазах. После этих часов безумной гонки по разбитым весной и половодьем дорогам Женя буквально вцепилась в Нонну, как в какой-то амулет.
– Конечно же, я побуду с тобой, – заверила ее та, удивляясь про себя, что никто из персонала так и не выгнал из помещения. Ведь она нестерильна. И вообще. Напугана до смерти, никогда не была в таком положении, и, глядя на то, как кричит и матерится Женя, Нонна может теперь никогда не решиться на собственных детей. Беспредел.
– Расскажи мне что-нибудь, – попросила Женя, когда очередная схватка прошла.
– Сказку? – усмехнулась Нонна. В последующие часы она рассказала все сказки, которые только знала. А также стихи и песни. Разве что не сплясала. Потом Женя перестала реагировать на слова, стала говорить, что скоро умрет, что все идет не так и что ненавидит Ваньку за все то зло, что он ей причинил.
– Доктор, что с ней? – прошептала Нонна, бледная и перепуганная до смерти. Доктор весело оглядел происходящее.
– Раскрытие почти полное. Скоро будем рожать!
– Рожать? А сейчас мы что делаем? – выдохнула с ужасом Евгения. – Я не могу больше этого вынести! Я умираю.
– Ничего подобного, – улыбнулся доктор. – Все идет по плану.
– Я ненавижу мужчин! – закричала Женя, а доктор и Нонна только переглянулись. Доктор пожал плечами.
– Знаете, сколько раз я это слышал? Сотню? Практически каждый день. А знаете, что говорят милые дамы на следующий день после родов?
– Спасибо? – предположила Нонна.
– О нет! – рассмеялся доктор, измеряя Жене давление. – Это они говорят не раньше, чем на третий день. Первый день после родов – это день «Больше никогда».
– Больше никогда? – удивилась Нонна. – Больше никогда что?
– Никогда ни с кем ни при каких обстоятельствах! – прошипела Женя сквозь зубы. – Ни за какие коврижки!
– Вот! – кивнул доктор в сторону Евгении. Именно это «Больше никогда».
– А второй день? – полюбопытствовала Нонна, но ответа она не получила. Доктор еще раз глянул туда, куда та старательно пыталась не смотреть, и велел переводить пациентку в родильный блок. Женя уехала, и Нонна осталась одна. Потная, перепуганная до чертиков, оставшаяся без шашлыка. Через еще час разрешили навестить Женю с дочкой в их новой и тоже дорогой палате с телевизором, холодильником и занавесками на окне. Спасибо родной фирме и уволенному со скандалом Алексею. Она знала, что его место теперь заняла Карина. Женщина-начальница? Что ж, поглядим, поглядим.
