— Во время нашей последней
встречи, — продолжил господин Неймлес, очевидно, не замечая Сенькиных
страданий, — она сказала, что чувствует за собой слежку, хоть и не понимает,
кто именно за ней следит. Выйдя на бульвар, я тоже уловил боковым зрением тень,
спрятавшуюся за угол дома. Это обнадёживает. Мадемуазель Смерть теперь — наш
единственный шанс. Господин Кладоискатель, убив Ташку, собственными руками
оборвал ниточку, ведущую к тебе. Теперь, когда он остался у разбитого к-корыта…
— А? В смысле, простите, что? Какого
корыта? — спросил Скорик, слушавший с напряжённым вниманием. Эраст
Петрович ни с того ни с сего засердился:
— Я велел тебе купить сборник Пушкина и
прочесть хотя бы сказки!
— Я купил, — обиделся Сенька. —
Там много было Пушкиных. Я вот этого выбрал.
И в доказательство достал из кармана книжку,
третьего дня купленную на развале. Книжка была интересная, даже с картинками.
— “Запретный Пушкин. Стихи и поэмы, ранее
ходившие в списках”, — прочитал заглавие инженер, нахмурился и стал
перелистывать страницы.
— И сказки прочёл, — ещё больше
оскорбился на такое недоверие Скорик. — Про архангела и Деву Марию, потом
про царя Никиту и его сорок дочерей. Не верите? Хотите перескажу?
— Не надо, — быстро сказал Эраст
Петрович, захлопывая книжку. — Ну и негодяй.
— Пушкин? — удивился Сенька.
— Да не Пушкин, а издатель. Нельзя
печатать то, что автором для печати не предназначалось. Так можно далеко зайти.
Помяните моё слово: скоро господа издатели дойдут до того, что начнут печатать
интимную п-переписку! — Инженер сердито швырнул томик на стол. —
Кстати, именно о переписке я намеревался с тобой, Сеня, говорить. Раз за
Смертью следят, появляться у неё больше нельзя. Установить постоянное
наблюдение за домом тоже вряд ли удастся — чужого человека сразу заметят.
Значит, будем сообщаться д-дистанционно.
— Как это — дистанционно?
— Ну, эпистолярно.
— В засаде, что ли сядем, с
пистолетами? — Идея Сеньке понравилась. — И мне пистолет дадите?
Эраст Петрович озадаченно уставился на него.
— При чем здесь п-пистолет? Мы будем
переписываться. Я госпожу Смерть навещать больше не могу. Маса тоже — слишком
приметен. Сеньке Скорику там появляться тоже ни к чему. Верно?
— Да уж.
— Остаётся писать друг другу письма. Мы с
ней условились так. Каждый день она будет ходить в церковь святого Николая, к
обедне. Ты сядешь на паперти, переодетый нищим. Вместе с милостыней мадемуазель
Смерть будет передавать тебе записки. Я почти уверен, что Кладоискатель себя
проявит. Он наверняка слышал о том, как ты наставил Князю рога.
— Кто, я?! — ужаснулся Сенька.
— Ну да. Вся Хитровка про это говорит.
Даже в агентурную сводку попало, мне знакомый чиновник из сыскной полиции
показывал. “Объявленный в розыск бандит Дрон Веселов (прозвище “Князь”)
грозится найти и убить любовника своей подруги, несовершеннолетнего Скорика,
местонахождение и подлинное имя которого неизвестны”. Так что, Сеня, для всех
ты — любовник Смерти.
Как Сенька читал чужие письма
В кабинете у Эраста Петровича имелось большое
зеркало. То есть сначала-то там никакого зеркала не было, это инженер
распорядился пристроить на письменном столе трюмо, перед которым расставил
всякие баночки, скляночки, коробочки — ни дать ни взять парикмахерский салон.
Кстати сказать, там ещё и парики были, самой разной волосатости и окраски.
Когда Сенька спросил, мол, это вам зачем, господин Неймлес ответил загадочно: у
нас, говорит, начинается сезон маскарадов.
Скорик подумал, шутит. Однако ему же первому и
выпало в ряженого сыграть.
Наутро после дедукции-проекции Эраст Петрович
усадил Сеньку перед зеркалом и давай над сиротой измываться. Сначала голову
какой-то дрянью намазал, отчего пропала вся куафюра, за которую три рубля
плочено. Волосья от нехорошей мази из приятно-золотистых стали спутанными,
липкими, сосудистыми и мышиного цвета.
Маса, наблюдавший за измывательством, довольно
поцокал, говорит:
— Воськи надо.
— Без тебя з-знаю, — ответил
сосредоточенный инженер, залез щепотью в некую коробочку и втёр Сеньке в
затылок какие-то не то зёрнышки, не то катышки.
— Чего это?
— Сушёные вши. Нищему без этой ф-фауны
никак. Не беспокойся, потом промоем керосином.
У Скорика челюсть отвисла. Коварный господин
Неймлес этим воспользовался и покрасил золотую фиксу в гнилой цвет, а потом
засунул в разинутый рот какую-то дулю в марле, пристроил между десной и щекой.
От этого всю рожу, то есть лицо, у Сеньки перекосило набок. А Эраст Петрович
уже натирал страдальцу лоб, нос и шею маслом, от которого кожа стала землистая,
пористая.
— Уси, — подсказал сенсей.
— Не слишком будет? — усомнился
инженер, однако пошуровал палочкой у Сеньки в ушах.
— Щекотно!
— Пожалуй, с гноящимися ушами и в самом
деле лучше, — задумчиво сказал Эраст Петрович. — Перейдём к
г-гардеробу.
Достал из шкафа такое рваньё, какого Сенька
отродясь не нашивал, даже в худшие времена проживания у дядьки Зот Ларионыча.
Посмотрел Скорик на себя в тройное зеркало,
повертелся и так, и этак. Ничего не скажешь, нищий вышел на славу. И, главное,
кто из знакомых увидит — нипочём не узнает. Тревожило только одно.
— У них, у нищих, все места промеж собой
расписаны, — стал он объяснять Эрасту Петровичу. — Надо с ихним
старшиной договариваться. Коли просто так на паперть заявиться, прогонят, да
ещё накостыляют.
— Будут гнать, пожуй вот это. —
Инженер дал ему гладкий шарик. — Это обычное детское мыло, с клубничным
вкусом. Фокус простой, но эффективный, у одного знаменитого афермахера
позаимствовал. Только, как пена изо рта пойдёт, не забывай закатывать г-глаза.
* * *
Поначалу Скорик все же опасался. Пришёл к
Николе-Чудотворцу что на Подкопае, сел на паперти с самого краешку, глаза на
всякий случай сразу под самый лоб укатил. Бабка-кликуша и дед-безнос, что
промышляли по соседству, заворчали: вали, мол, отсель, знать тебя не знаем, и
так подают плохо, вот придёт Будочник, он тебе ужо пропишет, и ещё всякое.
