— Не та, которая Отец, Сын и Святой
Дух, — улыбнулся Эраст Петрович, — а церковь Троицы что в
Серебряниках. Мы находимся как раз под её фундаментом, я проверил по
историческому плану Москвы. Когда-то здесь находились постройки государева
Денежного двора.
— Брешет, — качнул головой
Упырь. — Не может Троица просесть, она каменная.
Вместо ответа инженер громко хлопнул в ладоши
— куча земли и щебня, которой была завалена дверь, дрогнула, и с её верхушки
посыпались камни.
— А! — подавился криком Скорик и сам
себе зажал ладонью рот.
Но остальные его не услышали — не до того
было. Кто испуганно заозирался, кто втянул голову в плечи, а пристав, тот даже
прикрыл руками голову.
Смерть оглянулась на Сеньку, впервые за всё
время. Легонько толкнула пальцами в лоб и шепнула:
— Не бойся, всё устроится.
Он хотел ответить: никто и не боится, но не
успел — она снова отвернулась.
Эраст Петрович подождал, пока пауки перестанут
дёргаться, и сказал громко, внушительно:
— Прежде чем определится, кто из нас
выйдет отсюда живым, предлагаю высыпать пули на пол. Один случайный выстрел, и
победителей не будет.
— Дельное предложение, — откликнулся
первым Будочник.
Его поддержал Очко:
— Согласен. Пуля, как известно, дура.
Ещё бы! Этим двоим револьвер без надобности, а
у Очка его, поди, и вовсе не было.
Яростно сощурив глаза, Князь процедил:
— Я и зубами глотку выгрызу. — И,
откинув барабан, высыпал пули.
Упырь пожался немного, но с верхушки оползня
скатилось ещё несколько камешков, и он решился — последовал примеру своего
лютейшего врага.
Приставу расставаться с “кольтом” очень не
хотелось. Он затравленно оглянулся на выход — видно, подумал, не дать ли деру,
но там стоял Эраст Петрович.
— А ну, ваше собакородие… — Будочник
приставил начальнику револьвер прямо ко лбу. — Делай, чего велено!
Полковник попробовал открыть барабан, но у
него тряслись руки. Тогда он просто откинул револьвер в сторону — тот лязгнул
об пол, малость покрутился и застыл.
Последним избавился от пуль Будочник.
— Так-то лучше, — крякнул он,
засучивая рукава. — От пукалок этих одна морока. Нут-ко, померяемся, кто
кого. Только тихо! Кто орать будет — тому первому смерть.
Князь вытянул из кармана кастет. Очко отошёл к
стене, тряхнул кистью — у него между пальцами блестящей рыбкой замельтешил
клинок. Упырь нагнулся, взял из груды серебряный прут, пару раз махнул, со
свистом рассекая воздух. Даже пристав оказался не прост. Отбежал в угол, щёлкнул
чем-то, и из кулака у него выпрыгнула узкая полоска стали — тот самый ножик,
которым он в участке яблоко резал.
Инженер же просто двинулся вперёд, пружинисто
ступая на чуть согнутых ногах. Ай да Эраст Петрович, голова-палата, ловко всё
обернул. Ну он им покажет, предвкушающе потёр ладони Сенька. Как пойдёт
руками-ногами молотить, по всей японской науке!
Скорик тронул Смерть за плечо: гляди, мол,
чего сейчас будет. А она говорит:
— Ах, как хорошо всё выходит, будто по
молитве. Пусти-ка, Сенечка.
Повернулась, быстро поцеловала его в висок и
выбежала на середину каморы.
— А вот и я, ваша Смерть! Легка на
помине.
Нагнувшись, подцепила с пола брошенный
приставом револьвер, взялась за него обеими руками, щёлкнула курком.
— Спасибо вам, Эраст Петрович, —
сказала она остолбеневшему инженеру. — Вы очень хорошо придумали. Идите
себе, вы здесь больше не нужны. Уводите Сеню, да поживей. А вы, любовнички мои
ненаглядные, — обернулась она к остальным, — тут, со мной,
останетесь.
Князь, зарычав, кинулся было к ней, но Смерть
подняла дуло к потолку.
— Стой, выстрелю! Думаешь, побоюсь?
Уж на что Князь храбрец, и то попятился — вот
как убедительно она крикнула.
— Не нужно этого! — опомнился
господин Неймлес. — Прошу вас, уходите! Вы только всё испортите.
Она мотнула головой, сверкнула глазищами.
— Ну уж нет! Как же я уйду, если мне
такая милость от Господа? Всегда боялась — буду неживая в гробу лежать, а все
смотреть станут. Теперь никто меня мёртвую не увидит, и хоронить не надо.
Земля-матушка прикроет.
Сенька увидел, как Будочник, мелко переступая,
боком-боком двинулся к Упырю и Князю, зашептал им что-то. А Эраст Петрович на
них не смотрел, только на Смерть.
— Вам незачем умирать! — крикнул
он. — Что вы вбили себе в…
— Давай! — выдохнул Будочник, и все
трое — он, Князь и Упырь — кинулись на инженера.
Городовой налетел на него всей своей тушей,
прижал к стене, ухватил за запястья и растянул Эрасту Петровичу руки крестом.
— Ноги! — прохрипел Будочник. —
Он лягаться мастер!
Князь и Упырь присели на корточки, схватили
господина Неймлеса за ноги. Он задёргался, будто рыба на крючке, а вырваться не
может.
— Пустите его! — вскрикнула Смерть и
наставила револьвер, но стрелять не стала.
— Эй, очкастый, отбери у ней
оружию! — приказал городовой.
Очко двинулся прямо на Смерть, вкрадчиво
приговаривая:
— Верни, жестокая, молю, младой любви
залог священный.
Она повернулась к валету.
— Не подходи. Убью!
Но тонкие руки, сжимавшие револьвер, дрожали.
— Стреляйте в него! Не бойтесь! —
отчаянно крикнул Эраст Петрович, пытаясь вырваться.
Но могучие лапищи Будочника держали его
крепко, да и скорченные Упырь с Князем, хоть и злобно щерились друг на друга,
но пленника не выпускали.
— Чёртов болван, стойте! — взвыл
пристав. — Она выстрелит! Вы всех нас погубите!
Тонкие губы валета расползлись в улыбке:
— Сами вы болван. Мадемуазель не
выстрелит, пожалеет красавца-брюнета. Это, пёс легавый, называется любовь.
Внезапно он сделал два быстрых, широких шага,
вырвал у Смерти “кольт” и отбросил его подальше — к самому выходу, после чего
спокойно сказал:
— А теперь кончайте умника, можно.
— Чем, зубами, что ли? — просипел
побагровевший от натуги Будочник. — Здоровый черт, еле держим.
