— Что ж, — вздохнул Очко, —
долг интеллигенции — помогать народу. Ну-ка, служитель правопорядка, чуть в
сторонку.
Городовой отодвинулся насколько мог, а валет
не спеша поднял нож, готовясь к броску. Сейчас сверкнёт стальная молния, и не
будет больше Эраста Петровича Неймлеса, американского инженера.
“Кольт” валялся на полу в двух шагах от
горловины и посверкивал воронёной сталью, будто подмигивал Сеньке: что, Скорик,
слабо?
А, была не была, двум смертям не бывать, одной
не миновать!
Он кинулся к револьверу, схватил его и как
заорёт:
— Стой, Очко! Жизни лишу!
Тот обернулся, редкие брови удивлённо поползли
вверх.
— Ба, явление седьмое. Те же и Скорик.
Зачем ты вернулся, дурашка?
— Эй, малый! — зачастил жавшийся к
стене пристав. — Не вздумай! Ты не знаешь — тут стрелять нельзя, обвал
будет. Завалит вчистую!
— Обвал!!! — вдруг пронзительно крикнул
Эраст Петрович.
В то же мгновение раздался грохот, куча земли
и щебня, загораживавшая дверной проем, шевельнулась и обрушилась. Под истошный
вопль пристава из завала выпросталась плотная, коренастая фигура в чёрном.
Упругим шаром она выкатилась на середину сокровищницы и с воинственным клёкотом
кинулась на валета.
Маса!
Вот уж чудо так чудо!
Эраст Петрович немедленно воспользовался
замешательством врагов: Князь отлетел в одну сторону, Упырь в другую. Из лап
Будочника инженеру, правда, вырваться не удалось, и после короткой борьбы оба
рухнули наземь, причём городовой очутился сверху и пригвоздил господина
Неймлеса к земле, по-прежнему крепко держа его за запястья. Однако теперь Упырь
и Князь помогать Будочнику не стали — ненависть друг к другу оказалась сильней.
Сцепившись, фартовые покатились по земле.
Очко швырнул нож в японца, но тот успел
присесть. Так же легко Маса увернулся от второго и третьего ножа. Однако
опустошив свой манжетный арсенал, валет не угомонился — откинул полу длинного
сюртука, и Сенька разглядел прикреплённую к брючному ремню деревянную
тросточку.
Что у Очка в трости, Скорик помнил — длиннющая
заточка под названием “шпага”. Не забыл он и про то, как лихо управляется валет
с этой страшной штуковиной.
Заложив левую руку за спину и выставив вперёд
ногу, Очко засеменил вперёд, высвистывая клинком сверкающие круги. Маса
попятился. Ещё бы, с голыми-то руками!
— Стрельну! Сейчас стрельну! —
закричал Сенька, но никто на него даже не оглянулся.
Он стоял, как дурак, с заряженным револьвером,
а все на него плевали с отхарком, каждый был занят своим делом: Будочник сидел
на инженере и всё норовил припечатать его в лицо своим чугунным лбом; Князь с
Упырём рычали и взвизгивали, будто два осатаневших кобеля; Очко загонял в угол
Масу; Смерть пыталась стащить городового с Эраста Петровича (только куда ей
против такого бугая); полковник очумело озирался по сторонам, выставив вперёд
свой нож-попрыгунчик.
— Что встал, собакородие?! —
прохрипел Будочник. — Вишь, одному мне не сладить! Режь его! Промеж собой
после разберёмся!
Подлый пристав — ещё слуга закона
называется! — послушался, кинулся резать лежащего. Оттолкнул Смерть,
замахнулся, но она вцепилась ему в руку.
— Да смотрите же на меня, гады! —
плачущим голосом закричал Сенька, потрясая “кольтом”. — Щас как пальну —
всех к бесовой тёще завалит!
Солнцев перехватил нож левой рукой, не глядя
ткнул Смерть остриём в бок — та осела на пол. Лицо у ней сделалось удивлённое,
точёные брови поднялись кверху, будто от некой радости. Она осторожно прикрыла
руками раненое место, и Сенька с ужасом увидел, как меж её белых пальцев
заструилась кровь.
— Подвинься, черт! — выдохнул
пристав, опускаясь на колени. — Сейчас я ему в шею!
И стало Скорику всё равно. Пускай святая
Троица всех тут подавит, раз такие дела. Он выставил вперёд револьвер и не
целясь нажал на крючок.
Оглох сразу, даже выстрела толком не слышал —
просто заложило уши, и всё. Из ствола скакнул язык пламени, голова полковника
отчаянно мотнулась в сторону, словно указывая некое направление, и тело тут же
последовало указанию — именно в ту сторону и повалилось.
Дальше всё закончилось очень быстро, в гулкой
и страшной тишине.
Потолок-то ничего, не обрушился, только пыль
немножко осыпалась. Зато Эрасту Петровичу удалось выдернуть у оглянувшегося на
грохот Будочника левую руку. Этой рукой инженер распорядился следующим образом:
сжал в кулак и коротко ударил городового пониже подбородка. Будочник только
всхрапнул, да и бряк набок, чисто бык на бойне.
Сенька повернулся в другую сторону — застрелить
уж заодно и Очка, пока своей тыкалкой Масу не пропорол. Но обошлось без
Скорикова участия. Загнав сенсея в самый угол, валет, как разжатая пружина,
выбросил вперёд руку со шпагой и по всему должен был бы пришпилить японца к
стенке, но клинок со звоном ударился о камень — Маса скакнул влево и плеснул
рукой. Из руки вылетело что-то маленькое, блестящее. Очко вдруг закачался,
будто ватная кукла. Вяло потянулся к горлу, но не достал — руки у него обвисли,
колени подогнулись, и валет рухнул навзничь. Голова запрокинулась, стало видно,
что в горло глубоко впилась стальная звёздочка с острыми краями. Вокруг
диковинной штуки пузырилась тёмная кровь, а сам Очко лежал тихо, только
немножко дёргал ногами.
И Князь с Упырём тоже больше не брыкались, по
полу не катались. Сенька пригляделся, увидел, что затылок у Упыря пробитый,
весь в тёмных вмятинах от кастета. Располагался пробитый затылок аккурат там,
где полагалось быть Князевой глотке. Выпученные глаза бывшего Сенькиного
ненавистника неподвижно пялились в потолок. Вот те на: сколько раз грозился,
что глотку порвёт, а самому её и перегрызли. Напился-таки Упырь Князевой крови.
Пожрали пауки друг дружку…
Про всё про это Сенька думал, чтоб не думать
про Смерть. Даже смотреть в её сторону не хотел.
Когда же все-таки воровато оглянулся, она
сидела, прислонясь к стене. Глаза закрыты, лицо застывшее, белое. Скорик
быстрей опять отвернулся.
Понемногу звенящая тишина отступала. Стало
слышно, как икает Будочник, как кряхтит Маса, выдёргивая из валетова горла свою
чудо-звёздочку.
— Не обвалился потолок-то, — сказал
Сенька инженеру дрожащим голосом.
— С чего бы ему обваливаться? —
просипел Эраст Петрович, вылезая из-под тяжёлой туши городового. — Тут
такая кладка, т-тысячу лет простоит. Уф, в нем, пожалуй, пудов восемь… Что стоишь,
Сеня? Помоги даме подняться.
Не видал, значит, господин Неймлес, как
пристав её ножом-то.
