Естественно… Он и сам никогда не заподозрил бы ее… впрочем, он просто не мог отделаться от навязчивого желания обладать ею. Он думал только о том, чтобы повалить ее в постель и упиться ее нежным, сладким телом. Неужели она была так расчетлива, что пожертвовала ради своей цели невинностью? Или же… О боже, но что еще могло двигать ею, кроме желания?! Нет, нет и нет — она отдалась ему явно не для того, чтобы выудить какую-то дополнительную информацию о программе «Дальний прицел». Все-таки он был симпатичен ей!
Эвелин прекрасно могла получить секретные сведения без его помощи. Она не законченная идиотка, чтобы надеяться на то, что он станет ее сообщником только потому, что они переспали. Даже если он не верит ей больше ни в чем, в этом она не лгала.
Что же теперь делать? Том еще никогда не испытывал такой ярости и такой боли. Он едва мог перенести ее — внутри у него все будто оборвалось и рассыпалось. Ни к кому еще он так не прикипал телом и душой, как к Эвелин с ее необузданной страстностью.
Нужно собраться с духом и посмотреть со стороны на все случившееся — посмотреть спокойно, без эмоций. Но почему-то он не мог этого сделать.
Ни один самолет не был ему так дорог, как «Дальний прицел». Его «Крошка» была особенной. Она была его машиной.
Однако Эвелин тоже была его — его женщиной.
Но если бы пришлось выбирать между Эвелин и «Крошкой», он выбрал бы Эвелин. Презирая и проклиная себя за это, он все-таки выбрал бы ее. Он не мог допустить мысли, чтобы с ней хоть что-нибудь случилось. Здесь не было выбора. Не могло быть, несмотря на всю страстность и порывистость Эвелин, она была такой хрупкой и беззащитной, а на допросе была такой испуганной.
Стоп, стоп, стоп… Томас нахмурился. Эвелин совсем не похожа на злодея, таящегося во мраке. Возможно, он не слишком хорошо знает ее, но готов поклясться, что в ее душе нет места лжи и притворству.
Он должен увидеть ее. Задать ей несколько вопросов наедине, без свидетелей. Он заставит ее сказать правду!
11
Том направился было к Эвелин, но на полпути остановился и вернулся к себе, в казарму для старших офицеров. Он был слишком раздосадован, чтобы предстать сейчас перед ней. Кроме того, в здании для гражданских всегда полно посторонних, а они не должны ничего знать о том, что происходит.
Еще никогда Томаса не терзали столь противоречивые чувства. Но ведь и никогда еще его так не предавали! Черт ее возьми, как она могла пойти на такое?! Скорее всего, здесь замешаны деньги, но Томас Уиклоу не понимал людей, идущих на измену ради обогащения.
Измена. Короткое слово опалило его мозг. Если Эвелин будет обвинена и осуждена, ей придется провести в тюрьме лет двадцать, не меньше, без всякой надежды на досрочное освобождение. И он никогда больше не сможет держать ее в своих объятиях… Эта мысль привела его в ярость, и Том принялся возбужденно мерить шагами крошечную комнату. Всего один уик-энд… Как мало! Черт возьми, даже тысяча уик-эндов вряд ли заставила бы его охладеть к ней!
Кроме того, нельзя забывать, что два раза они сделали это без предохранения. Эвелин уверяла, что опасность абсолютно исключена, но ведь календарь не дает стопроцентной гарантии.
Черт возьми, ну и дела… А если она и вправду беременна? Если она уже носит под сердцем его ребенка? Ведь он все равно не сможет спасти ее от тюрьмы!
Эвелин вела себя с ним, как с чужим. Едва переступив порог его кабинета, она отказывалась даже смотреть на него. Он разглядывал ее, пытаясь прочесть ее реакцию. Внезапно она как-то потухла… Это произошло прямо у него на глазах. Как будто погас источник ее внутреннего света, и сразу куда-то исчезла вся ее жизнерадостность и брызжущая через край энергия… Перед Томом сидела механическая кукла, монотонно отвечающая на вопросы. И глаза ее были пусты.
Это было ужасно. Ему хотелось сорвать ее со стула и хорошенько встряхнуть, заставить ее взорваться, выплеснуть наружу свою ярость… Но он не сделал ничего подобного, иначе он раз и навсегда потерял бы контроль над собой, а этого он ни за что не мог себе позволить. Больше всего на свете он хотел сейчас одного: ворваться в комнату к Эвелин, повалить ее на пол и взять грубо, так, чтобы она наконец поняла, что отныне принадлежит только ему. Возможно, это не решит ровным счетом ничего, но он почувствовал бы себя лучше. Но и это невозможно! Одного взгляда на Эвелин будет достаточно, чтобы рухнул последний бастион, за которыми Том запер свою душу, — и тогда неуправляемый поток чувств захлестнет и поглотит его.
Эвелин лежала поверх покрывала на своей узкой кровати, не в силах заставить себя расстелить постель и лечь под одеяло. Это было выше ее сил. Она уже приняла душ и даже переоделась для сна, но почему-то не могла сделать больше ни одного движения.
Единственное, на что она была способна — это молча лежать в ночной тиши и смотреть в потолок. Эвелин слышала стук своего сердца, чувствовала, как вздымается и опускается ее грудь. Это говорило о том, что она все еще жива. Но ведь она умерла. Или нет?.. Она чувствовала себя оцепеневшей, мертвой.
Вот сейчас они, наверное, уже поговорили с Филом, который подтвердил правоту ее слов. Том поймет, как ошибался… Но почему мысль об этом не приносит ей никакого утешения? И все же она ждала телефонного звонка от него или от капитана Стоуна, ждала, что в трубке раздастся:
— Извините, мы ошиблись.
Хотя они даже и не подумают о том, что она ждет звонка, наверное, сообщат ей обо всем только завтра утром…
Если, конечно, Фил не солгал им.
Эвелин не исключала и такой возможности. Эта мысль впервые пришла ей в голову уже после того, как она легла. Если бы она не была такой дурой, то давно бы подумала об этом. Ведь это всего лишь логическое продолжение мысли, которая пришла ей в голову еще вечером, в ангаре.
Фил был программистом от бога. Ведь именно он нашел ту крошечную неисправность в пятницу. Нашел, кстати, только тогда, когда Эвелин встала рядом с его пультом. В тот момент она ни о чем таком не подумала, а он прекрасно знал о ее втором образовании, она неоднократно заявляла об этом.
А еще… оба раза — и в пятницу, и сегодня, то есть уже вчера, ведь сейчас уже далеко за полночь, — Фил выглядел очень усталым и озабоченным. Отчего? Уж не от ночной ли работы? Ведь обычно Фила просто распирало от избытка энергии, он прыгал, как резиновый мячик…
Фил Роджерс — единственный, кто касался ее личной карточки. Может быть, он подобрал ее в четверг, когда карточка упала, а потом они вышли вместе со всеми — и датчики показали, что количество карточек соответствует количеству выходящих. Эвелин до сегодняшнего дня не подозревала, что приборы отмечают как входящих, так и выходящих, но Фил-то это знает, ведь он работает здесь с самого начала и вполне мог поинтересоваться такими деталями.
Да, но даже если он воспользовался ее карточкой в четверг вечером, то уж в воскресенье-то он никак не мог этого сделать!
