Вот-вот. Именно это мне и не давало покоя с самого начала! Как только я узнала, что первым свидетелем гибели Максима Гонопольского была его секретарша Муза Платоновна, и что на голове у этой Музы была допотопная «хала», и что фигурой она напоминала бегемотиху на выпасе, и что голос, манеры и возраст — все было не в ее пользу, то сразу же задалась мыслью: а почему? Почему в наше время, когда большие, средние и мелкие начальники одинаково предпочитают держать у себя в приемной секретарш не старше двадцати пяти лет, обязательно стройных и обязательно похожих на девочек-школьниц в коротких юбочках и нежных, чуть-чуть «намекающих» полупрозрачных блузках, — у Максима Гонопольского в помощницах ходила неуклюжая и некрасивая пенсионерка?
Можете убить меня на месте, но для этого он должен был иметь особые причины!
— Где она сейчас?
— Кто?!
— Муза Платоновна. Ее уволили?
— Сначала да… А потом Егор Андреич распорядился принять обратно. Но не на прежнюю должность, а так… Она теперь в архиве сидит, в подвале. Принимает списанные бумаги и старые дела.
Хм? Спрятали от посторонних глаз важную свидетельницу?
— А можно сейчас ее сюда вызвать, пригласить, так сказать, на разговор?
— Сейчас? — Стрекоза с готовностью потянулась к внутреннему телефону.
— Да, прямо сейчас.
Девушка кивнула и принялась набирать на аппарате номер. Я вернулась в кабинет к Марине.
— Женя! Ужасно это все, правда?
Гонопольская смотрела куда-то сквозь меня полными слез глазами. Теперь с опущенными плечами она ничем не напоминала ту уверенную в себе женщину, какой я видела ее всего несколько минут назад.
— Ты знаешь, в это трудно поверить, но я, кажется, только сейчас поняла… Только сейчас поняла, до какой степени это ужасно… То, что Макса убили. И как тяжело он умирал, боже мой! Как только я это себе представлю…
Она моргнула, и две крупных, как горох, слезы прочертили на круглых щеках мокрые дорожки. Я не знала, что отвечать (слезы, не важно чьи, всегда меня деморализуют), и, чтобы отделаться от так некстати нахлынувшего чувства жалости, постаралась снова стать холодной и неэмоциональной. «Между прочим, голубушка, я вовсе не отказываюсь от мысли, что именно ты его и убила», — подумала я, глядя на поникшую Марину. Да, а почему бы и нет? Основополагающий принцип следствия — «ищи, кому выгодно» — еще никто не отменял, а главную выгоду от смерти банкира, как ни крути, получила все-таки она, мадам Гонопольская!
Стрекоза вновь нерешительно заглянула в кабинет.
— Муза Платоновна сейчас поднимется. Я сказала ей, что…
— Что?! — вдруг пронзительным голосом вскричала Марина. — Кто поднимется?! Зачем? Кто тебе приказал? — Она смертельно побледнела и, вскочив с места, в ужасе уставилась на секретаршу. Губы Гонопольской не просто дергались — они выплясывали какой-то лихорадочный и очень быстрый танец.
Секретарша попятилась, а я, удивленно встав между ними, поспешила сказать:
— Это я попросила позвать сюда Музу… эту Платоновну. Мне нужно задать ей несколько вопросов…
— Черт! — Гонопольская заметалась по кабинету. — Ты должна была меня предупредить! Черт, Женька, это подстава! Ты просто не представляешь, что сейчас будет!
Ничего не понимая, я следила за тем, как Марина мечется по кабинету. Всего в несколько прыжков она преодолела расстояние от порога до окна и обратно, не переставая при этом ругать меня на чем свет.
И вдруг события стали развиваться так быстро, что на какое-то время я оказалась в незнакомой для себя роли не участника, а простого зрителя.
Секретаршу-стрекозу кто-то дернул сзади — она покачнулась в сторону, — и в кабинет ворвалась высокая женщина с башней из волос на голове и чересчур ярком для ее неуклюже-широкой фигуры костюме (не толстая, но «крупная» — говорят про таких). Твердыми шагами она пересекла комнату и остановилась перед Мариной, которая, к моему удивлению, стояла у стены, втянув голову в плечи.
— Здравствуй, Мариночка, — негромко произнесла Муза Платоновна. — Здравствуй, дорогая сношенька, незабвенная моя любимица. Вот и довелось свидеться, а то я уж, грешным делом, думала, что и не придется. Как же ты все эти годы поживала? Кошмаров во сне не видела? О том, как моего сыночка за решетку отправила, на верную смерть. О том, как обольстила его, а потом предала кровиночку мою ненаглядную… Ты, все ты, стерва такая!
— Муза Платоновна, я уже вам говорила, у вас совершенно неверные сведения… Это все неправда… Я полюбила Макса, вот и все! А с Йосиком мы уже давно были чужие люди… — бормотала клиентка.
— Врешь ты все! Сука!
С этими словами Муза бросилась на нее. Сколько силы и ненависти было в этой немолодой женщине — уму непостижимо! За те несколько секунд, что понадобились мне, чтобы вмешаться, она успела в мгновение ока намотать волосы Марины себе на руку, и, рванув их со всей силы, несколько раз ударить Гонопольскую головой о стену. Марина закричала, но этот крик потонул в истошном визге самой Музы, которая орала и причитала в полном неистовстве. Я бросилась к Музе Платоновне и, повиснув на ее огромной туше, рванула руку бывшей секретарши назад, а затем заломила за спину. Она сопротивлялась с таким остервенением, будто боролась за свою жизнь — не меньше. Наконец мне удалось выпроводить бегемотиху в предбанник.
— Охрану! Вызывай охрану! — приказала я стрекозе и охнула, получив неслабый удар мощным локтем в солнечное сплетение.
— Пусти! — прохрипела Муза.
— Щас, ага. Чтобы вы тут мне всех служащих передушили. В знак благодарности вашим работодателям.
— Пусти! — хрипела Муза. — Я ей еще не все сказала!
— Это не важно. Я думаю, все остальное Марине будет понятно без слов.
— Пусти! У меня астма! Дышать нечем!
Подумав, я сначала чуть-чуть ослабила хватку, а затем, убедившись, что Муза не собирается снова устраивать кулачные бои, отпустила ее и толкнула на один из стульев. Отставная секретарша Максима Гонопольского осталась сидеть на нем смирно — только схватила со стола толстый журнал в глянцевой обложке. Я было подумала, что женщина хочет швырнуть в меня этим журналом, и инстинктивно отшатнулась, но Муза Платоновна стала обмахивать им свое разгоряченное лицо, поднимая вокруг себя настоящую бурю.
Я вернулась в кабинет к Гонопольской не раньше, чем сдала сопящую и тяжело дышащую Музу с рук на руки подоспевшей охране. К моему удивлению, Марина так и не поднялась с пола. Скорчившись в узком пространстве между стеной и столом генерального директора, она глухо рыдала.
— Не дай нам бог быть свидетелем бабьего бунта, бессмысленного и беспощадного, — сказала я, когда, подняв клиентку с пола и отряхнув ее шикарный наряд, усадила Гонопольскую в кресло и почти насильно сунула ей в руки чашку с остывшим чаем. — Что это было?
— Зачем ты ее позвала? — плакала Марина.
