Я насторожилась.
— Конопли? Анаши, другими словами?
— Да. Но к делу это не относится, — спохватилась Марина. — Пока. В общем, он довел меня до нашего лагеря, был уже вечер. Посидел с ребятами у костра, съел котелок каши. Все время на меня поглядывал, хитро так. А потом взял у меня номер телефона и исчез… ушел в горы. А я вернулась домой. Ну понятно, не сразу вернулась, а когда закончилась путевка.
— То что?
Вместо ответа клиентка вздохнула:
— Дома было плохо… Совсем плохо.
За эти две недели, которые Марина провела на Алтае, у отца случился инфаркт. Девушке об этом сообщать не стали, чтобы, как сказала мама, «она не вздумала прервать отдых, ведь бог знает, когда еще такая возможность будет…». Вот почему, когда Марина, загорелая и счастливая, пропахшая костром, с рюкзаком, набитым можжевеловыми шишками и алтайским бальзамом, появилась на пороге родного дома, ее поразил резкий, непривычный запах эфира и лекарств в их квартире.
— Папа! Папа! — Бледная рука отца, с синими буграми вен свешивалась с кровати, как подломанная ветка некогда могучего дуба. Марина упала возле кровати на колени, прижалась к руке губами.
— Успела… — прошептал отец. — Думал, не увижу…
— Ты поправишься, папа!
Но он не поправился. Через неделю после возвращения Марины из похода отца похоронили. А ровно через шесть недель, на другой день после сороковин, умерла и мать. Она не доставила единственной дочери хлопот — умерла тихо, во сне. «Не сумела пережить смерть мужнину-то, — шептались соседки. — И то ведь как подумаешь, ведь сорок с лишним лет они душа в душу прожили…»
И в семнадцать лет Марина осталась совсем одна.
На этих словах взгляд моей клиентки снова затуманился. Я поняла, что она снова переживает все, что навалилось на нее тогда, десять лет назад. И хотя теперь передо мной сидела не растерянная девочка, осиротевшая до своего совершеннолетия, а вполне уверенная в себе девица в роскошном наряде и с немалым капиталом за спиной, сердце все равно сжималось от жалости.
Гонопольская первая нарушила молчание.
— Ну а дальше все было так, как ты уже, наверное, догадалась… Месяц спустя с гор вернулся Йосик и позвонил мне. Когда он пришел, я не сразу его узнала: вместо бородатого дикаря — вполне приятный человек с аккуратно подстриженной «по-модному» бородкой и умными, насмешливыми глазами. И такими крепкими руками! У него были железные объятия, когда он прижимал меня к себе, я чувствовала, что ничего не боюсь. Мы провели вместе целый день, а потом Йоська проводил меня до дому и остался у меня ночевать. А утром… сделал предложение.
Я изумилась.
— Как? Вот так, сразу? После первой же ночи?
— Да… Он сказал, что впервые в жизни влюбился и никому не собирается меня отдавать. Прямо вот так брал за руки и не хотел отпускать. Он говорил: ты так неожиданно появилась в моей жизни, Аленушка на камне, что я не уверен, что ты не исчезнешь… Но я не собиралась исчезать. Квартира впервые за это время наполнилась теплом, это было самое главное. Я даже не всегда вслушивалась в то, что говорил Йоська, просто грелась возле него и тонула в его голосе, потому что он оказался… таким родным…
— И вы поженились.
— Да. Сразу же, как только мне исполнилось восемнадцать лет. И жить стали у меня, потому что его мама, ну, Муза Платоновна, которая давно уже переехала из Биробиджана в наш город, чтобы дать образование двум другим сыновьям, — она меня ненавидела! И я не знаю, почему! — вскинула Марина голову. — Может быть, она считала меня захватчицей? Появилась, мол, такая-сякая, оторвала сына от нас… И потом, я не еврейка — для нее это почему-то имело значение. В общем, не получалось у нас родственное общение, хоть тресни.
— Итак, вы стали жить отдельно… В твоей квартире.
— Да, и знаешь, Женька, сначала мы очень хорошо жили… А потом Иосиф опять ушел в горы. И не возвращался до самой зимы. Я сидела одна в той квартире и думала: что же изменилось? Ничего. Я опять одна. Дом, университет, опять дом… и это постоянное ожидание звонков от него или хотя бы весточки! Я и питалась-то только хлебом и колбасой, для себя одной готовить — лень и как-то даже дико, казалось мне тогда. И вечера, одинокие вечера. Если бы ты знала, как я стала бояться вечеров, если бы только знала!..
Все ясно. Типичная история соломенной вдовы. Между прочим, где-то я Марину очень даже понимала. Много радости для юной жены — сидеть и ждать у окошка, когда ее обросший и грязный муж ввалится в дверь и потребует для себя горячей ванны!
— Сколько же вы так прожили?
— Два года.
— А потом?
— Потом… — Марина вздохнула. — Потом Йосик, вернувшись со своего Алтая, сказал, что женится — во второй раз — его старый студенческий друг и мы приглашены на свадьбу. И вот на этой-то свадьбе…
На этой свадьбе Марина познакомилась с Максимом Гонопольским.
Произошло это так.
Макс был с девушкой, и Марина сначала обратила внимание на эту Ию, очень уж она выделялась даже из такой пестрой и наряженной толпы. На ней было сильно открытое со спины платье из серебристой парчи, сверкавшее, словно рыбья чешуя. На платье по обеим сторонам спускались длинные, крашенные в странный болотно-зеленоватый цвет, волосы. Такое сочетание неизбежно наводило на мысль о том, что эта странная девушка похожа на русалку. Сходство подчеркивал еще и ее большой, какой-то жадный рот — губы были густо обведены красной помадой, и казалось, что Ия готова в любую минуту заглотить собеседника.
— Ух, жарко! — сказала девушка Максима низким голосом, вернувшись к столу от танцевальной площадки. Не спрашивая разрешения, схватила Маринин бокал и, плеснув в него минералки, стала пить шумными, большими глотками. — Ты че не танцуешь-то? — спросила Ия, переведя дух. — Музыка — отпад! Я аж взопрела!
Марина могла бы ей сказать, что не танцует не только она, за последние десять-двадцать минут с площадки к столам потянулась добрая половина гостей. И могла бы добавить, что трудно танцевать, когда вокруг тебя с дикими ужимками, трюками и прыжками носится такая фурия, как эта Ия. У нее была странная манера плясать — она занимала собой все пространство, раскидывала руки, трясла головой, мотала из стороны в сторону длинными патлами и то и дело падала на руки мужчин, которые имели несчастье оказаться рядом. Смотрелось это все вульгарно, но никто не пытался остановить разошедшуюся сирену.
— Че за прикол — припереться на такую роскошную свадьбу и сидеть как сычихи на насесте? — дернула плечом Ия. — Этак я скоро ваще одна тут останусь!
Марина усмехнулась — девушка оказалась к тому же и непроходимо глупа. «Сычиха на насесте!» Все равно что сказать «Тигрица на подушке».
— Интересно, из какой глухой деревни ее доставили в Москву? — пробормотала Марина, глядя на то, как отошедшая от нее Ия снова задергалась в танце. — И где тот несчастный, который ее сюда привез?
