Книга Моя другая жизнь, страница 63. Автор книги Пол Теру

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Моя другая жизнь»

Cтраница 63

— А я именно в это время работаю.

Она пропустила мои слова мимо ушей.

— Как выражаются французы, это часы между волком и собакой.

У меня так и вертелось на языке: в часы между волком и собакой я обычно стою у плиты и готовлю соус к макаронам, или потрошу рыбу, или шинкую овощи, или читаю «Ивнинг стандард», или жду с работы жену. Но молчок — разговор про готовку леди Макс, может быть, еще и поняла бы, но вот упоминание жены в ту минуту казалось неуместным и даже нежелательным.

— А я вас высматривала, ждала удобного случая, — сказала она и скользнула поближе ко мне. Теперь я мог разглядеть рисунок у нее на чулках. Бабочки. — Так я все и задумала. Именно так.

Она улыбнулась и пригладила волосы.

— Благодарю вас за понятливость.

Что я мог на это сказать?

— Вы считаете, я чересчур беззастенчиво выражаюсь? — спросила она.

— Нет.

— Интересно, неужели вам не хочется меня поцеловать?

Ну, можно ли на это сказать «да, не хочется»? Она мастерски приводила меня в замешательство и простейшим вопросом, будто дернув за поводок, умела полностью подчинить себе. «Гав-гав», — только и подумал я.

— Ну конечно хочется, — услышал я собственный идиотский голос. — Что за глупости. Я давно хочу вас поцеловать.

И поцеловал. Холодными губами, поспешно, нерешительно, фальшиво, неловко и почтительно; она нахмурилась. Ее влажное дыхание отдавало горелым табаком, пеплом, жженой бумагой.

— Вам не хватает практики, — сказала она. — Забавно. Одна из моих любимых сцен во всей литературе — это когда у вас в романе герой целует ту женщину, а потом трахает ее у камина.

Одним порхающим движением пальцев она стянула с плеча платье — бретельки под платьем не было — и, сунув руку внутрь, провела ладонью по грудям. Я видел, как ходят под шелком суставы ее пальцев, когда она поглаживала соски.

— Знаю, я не самая большая красавица, — сказала леди Макс. — Сиськи у меня маленькие, а задница великовата. — Она улыбнулась дразняще и насмешливо, потому что после ее слов было трудно удержаться и не взглянуть на ее тело. — Но ей-богу, мне есть что вам показать.

Прихлебывая вино, она продолжала водить ладонью под платьем, лаская себя, теребя пальцами соски.

— Я вас удивляю? — спросила она и облизнула губы. — Думаю, я сумею не раз вас удивить, и еще как.

Я уже склонялся над ней, как вдруг она вытащила блуждавшую по грудям руку и движением плеч поправила платье. Теперь она смотрела мимо меня, вроде бы в окно, и чутко прислушивалась — я это понял по ее сосредоточенному взгляду, по слегка сузившимся зрачкам. Она слышала вполне отчетливо то, что до меня едва долетало.

— Так я и знала! — сказала она с досадой и раздражением, обращаясь вовсе не ко мне.

Со скрипом отворилась парадная дверь, донеслось звяканье молотка-черепахи, затем дверь с шумом захлопнулась, в холле послышались шаги, вздох, дверь в нашу комнату распахнулась, и на пороге появилась высокая улыбающаяся девушка с копной растрепанных светлых волос. По ее разгоревшемуся лицу, по яркому румянцу, оттенявшему бледную кожу, было ясно, что она возвращалась домой по морозу пешком. На ней был темный плащ и сапожки. Запыхавшаяся, смущенно бормочущая извинения, она была совершенно прелестна. Это была Аллегра, дочь леди Макс.

— Привет, мамуля. Извини, что вломилась к вам.

— Сейчас же закрой на хрен дверь, дуреха, и марш к себе!

Девушку будто ударили; она отступила на шаг, и вместо красивого румянца на щеках вспыхнули алые пятна. Она исчезла; дверь закрылась еще прежде, чем леди Макс откричала свое.

Чары развеялись, и мой пыл угас. Такого тона я у нее не слыхал еще ни разу — голос незнакомый, пронзительный, злобный, беспощадный, хамский, прямо-таки звериный рык, а не человеческий голос. Та минута оставила свой, пусть небольшой, шрам на моей памяти. Я понял, что с этих пор при каждом взгляде на леди Макс мне будет вспоминаться ее глубоко скрытое мерзкое естество.

Она тем временем стихла. Снова стянув платье с плеча, еще ниже прежнего, она придерживала рукой грудь, как Мадонна на полотне эпохи Возрождения, и протягивала мне зажатый в пальцах сосок.

— Возьми его губами.

Сквозь гладкую белоснежную кожу голубели жилки, и грудь казалась холодной, как мрамор; лишь по краю красновато-коричневого кружка виднелся еле заметный светлый пушок. По контрасту с восхитительно нежной грудью сосок казался толстым и упругим, как черешок срезанного плода.

Заметив мою нерешительность, леди Макс спросила:

— Все из-за Аллегры, да?

Она по-прежнему поддерживала рукой грудь, но как-то небрежно, словно яблоко — на случай, если я проголодался.

— Она мне говорила, что у нее встреча с подругой. Никогда не выполняет собственных планов. Такая эгоистка, хочет — придет, хочет — уйдет, живет как ей заблагорассудится.

Леди Макс ни минуты не сомневалась, что причиной моей нерешительности было появление Аллегры в дверях комнаты и ее присутствие наверху; я не стал разуверять леди Макс. Содрогнувшись, я с благодарностью подумал о ее дочери: какое счастье, что она пришла и, разгневав мать, обнажила ее истинное нутро. А унижение Аллегры взволновало меня.

— Боже, до чего ненавижу молодежь! — сказала леди Макс и, погладив с недовольным видом грудь, сунула ее под платье.

Теперь она казалась старше и не столь рассудительной, как раньше, но перед моим мысленным взором стояло милое испуганное лицо дочери, неуверенно замершей на пороге, словно лань в свете фар.

Леди Макс посмотрела на меня. Чувствуя себя последним трусом, я не посмел и слова сказать в защиту Аллегры. Но дело было не только в моей трусости: меня глубоко растревожила нанесенная девушке обида, и я боялся выдать себя, ведь в ту минуту я в какой-то мере пленился дочкой, ее оскорбленной невинностью. Несправедливые попреки вызвали у меня не только сочувствие и желание защитить девушку — в душе шевельнулось нечто вроде любви.

— Ненавижу их за одно то, что они молоды, — продолжала леди Макс. — Их разговоры ненавижу.

Тут уж, чтобы не потерять уважение к себе окончательно, я обязан был замолвить за девушку слово. Я заговорил о том, что у молодежи более тесная связь с нашим миром: они не витают в облаках, им доступно абсолютно все, они путешествуют налегке и особенно полнокровной жизнью живут в старинных безопасных городах вроде Лондона.

Но леди Макс на протяжении моей речи лишь отрицательно качала головой.

— Терпеть не могу их манеру сообщать как великую новость то, что каждому и так прекрасно известно, — сказала она. — Вечно-то они открывают для себя очевидное: ах, как очарователен район Сохо, какая стильная улица Кингз-роуд, и до чего однообразна Оксфорд-стрит. И описывают все это в своих газетенках и журнальчиках так подробно, что с души воротит. Ненавижу вещи, которые они покупают, музыку их ненавижу.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация