Бёрджесс смотрел на Летфиша, двигал челюстями, пил вино. Интенсивная работа по пережевыванию пищи казалась проявлением агрессивности, и даже в его запачканных едой губах ощущалась угроза.
— По-моему, он просто над вами подшучивает, мистер Летфиш, — заметила Алисон.
Летфиш сидел, выпучив глаза, и молча глядел в тарелку. Его распирало от ярости и разочарования.
— Никто не возражает, если я закурю? — осведомился Бёрджесс.
Задавая этот вопрос, он щелкнул зажигалкой и выпустил над столом клуб сигарного дыма. Сэм Летфиш закрыл рот и опустил голову еще ниже, как человек, попавший в грозу.
— Я сварю кофе, — сказал я.
— А чая у вас нет? — спросил Бёрджесс. — Я бы выпил крепкого чая. Два пакетика. И два куска сахару. И еще капельку молока. То, что надо.
— Мне — ничего, — сказал Летфиш.
— Значит, пописываете, — снова произнес чужим голосом Бёрджесс и улыбнулся Летфишу жуткой улыбкой.
Алисон отодвинула стул и встала со словами:
— Не хочу портить компанию, но если я сейчас не лягу, то завтра просто не доберусь до работы. Спокойной ночи.
Она улыбнулась, но это мало походило на улыбку.
Мне вспомнилось: «Почему ты так со мной обращаешься?»
Бёрджесс и Летфиш пожелали ей спокойной ночи. Я пошел на кухню вскипятить воду. Я услышал, как Бёрджесс сказал:
— Значит, Кляйнфогель — ваш партнер в княжестве?
Они обменивались короткими, резкими, словно пощечины, репликами, пока не закипел чайник и я не заварил чай для Бёрджесса. Когда я вернулся в столовую, Летфиш говорил:
— Я думал, вы выше этого.
— Конечно выше, — отозвался Бёрджесс. — У меня хорошая высокая башня из слоновой кости. Я там сижу, привожу в порядок ногти и не обращаю внимания на иски, выдвинутые против моей персоны.
— Если бы Кляйнфогель знал о вашем положении в литературном мире, то не затеял бы тяжбы.
— Ерунда! «Значит, пописываете». Его точные слова. — Произнося это, Бёрджесс брызгал слюной.
— Кляйнфогель — великий мастер тяжбы.
— Кляйнфогель — cauchemaresque…
[76]
Я поставил перед Бёрджессом его чай.
— Все идет отлично, — заверил меня Бёрджесс, улыбнулся, подул на чай, поднес чашку к губам и начал всасывать жидкость, не спуская глаз с Летфиша. Потом отвинтил колпачок у бутылки с виски и налил в чашку.
— Какие же мои книги вам особенно нравятся? — обратился он к Летфишу.
— «Ничто, как солнце», — ответил Летфиш странно тонким голосом.
— Это салонный пустячок. Самый неудачный из моих романов. Слабенькая идея, украшенная елизаветинскими фразочками, которые я списал из старых словарей. Опять мимо, Макс.
— А еще первый — «Эндерби»?
— Показуха. Мишура.
— «Дьявольское государство»?
— Жертва потенциального судебного разбирательства. Адвокаты заставили меня переписать книгу.
— Пол говорил мне… — начал было Летфиш, но Бёрджесс его перебил:
— Вот видите? — Бёрджесс подмигнул мне, затем повернулся к Летфишу. — Значит, вы тут поторговываете, а чем? Военными железками и детскими игрушками? Да, невелика разница… А вы мне вот что лучше скажите: не скучаете ли вы тут по американской еде? Чизкейк «Сара Ли» и так далее, а?
Летфиш покачал головой из стороны в сторону, как человек, получивший плохие известия и горюющий по этому поводу.
— С удовольствием едал чизкейк, — продолжал Бёрджесс. — И не потерплю никаких возражений, Макс.
— Мое имя — Сэм. Это Кляйнфогеля зовут Макс.
— Скажите, почему у вас багровая шея? — вдруг спросил Бёрджесс.
Лицо Летфиша исказилось. У него сделался жалкий вид. Разговор его ранил, от сигарного дыма тошнило. Он мужался, но на лице отражались мучения, которые он был вынужден сносить. Это была гримаса, в которой главное место занимала даже не боль, но нечто более глубокое — печаль разочарования.
Бёрджесс сжал губы и стал что-то напевать, отчего его щеки заколыхались. Он отхлебнул своего алкогольного чая, а затем добавил в чашку еще виски.
— Ты не умеешь читать, Макс, — сказал он воинственно, выставив вперед челюсть, а я, глядя на его рот, думал только о его вставных зубах. Он затушил сигару, закурил новую и, выпустив клуб дыма, сощурился, словно замышляя атаку.
Летфиш поднял голову и, уже с трудом сдерживая гнев, произнес:
— Наверное, вы шутите.
Бёрджесс почмокал губами, вынул авторучку, провел на бумажной салфетке несколько параллельных линий, потом быстро, словно вешая на ветки яблоки или груши, набросал ряд ног.
— Ну, прошу. Что это?
— Это музыка, — ответил Летфиш, скрестив руки на груди.
— Такое скажет и четырехлетний малыш. Ну-ка, напойте.
— И не подумаю.
— Одних гнев делает грубыми, других — надменными, — изрек Бёрджесс. — Итак, вы не в состоянии прочитать простейшую фразу?
— Это что, экзамен?
— В известном смысле. Это Джезуальдо. Знаете такого?
— Не читал. Виноват, я не все могу прочесть.
— Это музыкант. Шестнадцатый век. Но по тональности очень современный. Это начало его мадригала: «Moro, lasso…»
Летфиш снова явно загоревал.
— Знание серьезной музыки необходимо для понимания моего творчества, Макс. — Бёрджесс стал напевать мелодию, и, хотя он был пьян, голос звучал четко, словно напоминая, что сам он в полном порядке.
— У меня есть все книги, которые вы написали, — произнес Летфиш, пока Бёрджесс напевал.
— Жаль, ты не умеешь читать, Макс.
Летфиш безнадежно улыбнулся и встал.
— Я не напрашивался на ваше хорошее отношение, — сказал он.
— Cauchemaresque, cauchemaresque, — пробормотал Бёрджесс, а я пошел проводить Летфиша до двери.
Напоследок Летфиш сказал мне:
— Мне всегда казалось, что в его прозе чего-то не хватает. Теперь я понял, в чем дело. Он очень грустный человек.
Но у него самого был безутешный вид. Бёрджесс заулыбался, когда я вернулся.
— Все прошло отлично, — сказал он и стал напевать очень сложную мелодию.
Больше я его не видел. И Летфиш перестал мне звонить.
А Алисон сказала:
— Больше так со мной не поступай.
VI Когда он один
Историю Артуро Триподи рассказал мне Руперт Муди, потому я с самого начала знал, что чего-то там наверняка не хватает.
