Он выбросил камень и отпустил Мастерса. Потом сел и стал ждать. Он уже перестал надеяться, когда в окно влетел еще один камень со следующей запиской:
«Проверяйте жестянку в канаве около шестнадцатой хижины. Дважды в день, утром и после переклички. Она будет служить нам для связи. Сегодня ночью он будет торговать с Турасаном».
Глава 6
Этой ночью Ларкин лежал на своем тюфяке под противомоскитной сеткой, мрачно размышляя о капрале Таунсенде и рядовом Гёбле. Он видел их после переклички.
— Какого черта вы устроили драку? — спрашивал он неоднократно, и всякий раз они оба угрюмо отвечали:
— Орел — решка. — Но Ларкин инстинктивно чувствовал, что они лгут.
— Я хочу знать правду, — сказал он сердито. — Давайте, вы же приятели. Итак, почему вы подрались?
Но оба упрямо не отрывали глаз от земли. Ларкин спрашивал их по очереди, но всякий раз каждый из них хмурился и отвечал:
— Орел — решка.
— Ладно, ублюдки, — наконец сказал он сердито. — Я даю вам последний шанс. Если вы не расскажете мне, я исключу вас из своего полка. Насколько я понимаю, тогда вы не сможете выжить.
— Но, полковник, — ахнул Гёбл. — Вы не сделаете этого!
— Я даю вам тридцать секунд, — зловеще сказал Ларкин. И люди поняли, что он имеет в виду. Они знали, что слово Ларкина было законом в его полку, потому что Ларкин был для них как отец. Быть исключенным означало одно — они перестанут существовать для своих товарищей, а без товарищей они умрут.
Ларкин подождал минуту. Потом сказал:
— Хорошо. Завтра…
— Я расскажу вам, полковник, — выпалил Гёбл. — Этот чертов педик обвинил меня в том, что я украл еду у своих товарищей. Он сказал, что я украл…
— А ты и украл, поганый ублюдок!
Только отданная злобным голосом полковника команда «Смирно» удержала их от новой драки.
Капрал Таунсенд первым рассказал свою версию происшедшего.
— В этом месяце я отбываю наряд на кухне. Сегодня нам надо было приготовить еду для ста восьмидесяти восьми человек…
— Кто отсутствует? — спросил Ларкин.
— Билли Донахью, сэр. Он ушел в госпиталь сегодня днем.
— Ладно.
— Хорошо, сэр. Сто восемьдесят восемь человек по сто двадцать пять грамм риса в день дает двадцать три с половиной килограмма. Я всегда сам хожу на склад с приятелем и слежу за тем, как развешивают рис, а затем приношу его, чтобы быть уверенным в том, что мы получили по справедливости. Ну, сегодня я следил за взвешиванием, когда меня скрутила боль в животе. Поэтому я попросил вот этого Гёбла отнести рис на кухню. Он мой лучший приятель, поэтому я решил, что могу доверять ему…
— Я не брал ни одного проклятого зернышка, ты, ублюдок. Перед Богом клянусь, что…
— У нас не хватило риса, когда я вернулся! — закричал Таунсенд. — Не хватило почти полфунта, а это — целых две порции.
— Я знаю, но я не…
— Гири были точными. Я проверил их перед твоим проклятым носом!
Ларкин прошел вместе с ними, проверил гири и убедился, что они точные. Не вызывало сомнений, что вниз по склону холма было отправлено нужное количество риса, потому что каждое утро нормы публично взвешивались подполковником Джоунсом. Ответ был только один.
Гёбл, спотыкаясь, исчез в темноте, всхлипывая, а Ларкин обратился к Таунсенду.
— Держи рот на замке.
— Даю слово, полковник, — сказал Таунсенд. — Если австралийцы узнают об этом, они разорвут его на части. И справедливо! Я не рассказал об этом только по одной причине — он был моим лучшим другом. — Глаза его неожиданно наполнились слезами. — Проклятье, полковник, мы вместе поступили на военную службу. Мы прошли через Дюнкерк, и вонючий Ближний Восток, и через всю Малайю. Я знал его большую часть моей жизни и готов был поставить свою жизнь об заклад…
Сейчас, думая об этом снова и снова, в полусонном состоянии, полковник Ларкин содрогнулся. «Как человек мог совершить такое? — беспомощно спрашивал он сам себя. — Как?» Гёбл — один из его подчиненных, которого он знал много лет и который даже работал в его офисе в Сиднее!
Он закрыл глаз и забыл про Гёбла.
Он выполнил свой долг, а его долг состоял в том, чтобы защищать большинство. Он позволил своим мыслям переключиться на свою жену Бетти, готовящую стейк с поджаренным яйцом сверху, свой дом с видом на залив, свою маленькую дочь, он думал о том, что будет делать после войны. Но когда? Когда?
Грей осторожно поднялся по ступенькам хижины номер шестнадцать, как вор в ночи, и прошел к своей кровати. Он стянул брюки, скользнул под противомоскитную сетку и лежал голым на матрасе, очень довольный собой. Он только что видел, как Турасан, корейский охранник, прошмыгнул за угол хижины американцев и под брезентовый навес, видел, как Кинг воровато выпрыгнул из окна, чтобы присоединиться к Турасану. Грей недолго прятался в укромном уголке. Он проверял информацию доносчика. Еще не было необходимости хватать Кинга. Не надо. Пока не надо. Теперь известно, что осведомитель говорил правду.
Грей ворочался на кровати, расчесывая ногу. Его натренированные пальцы поймали клопа и раздавили его. Он услышал звук, когда клоп лопнул, и почувствовал тошнотворный сладкий запах крови, которая была в клопе — его собственной крови.
В поисках неизбежной дырки вокруг его сетки гудели тучи москитов. В отличие от большинства офицеров Грей отказался превращать свою кровать в двухэтажные нары, потому что ему была противна мысль о необходимости спать с кем-то над или под ним, хотя нары и давали дополнительное пространство.
Противомоскитные сетки висели на проволоке, которая по всей длине делила хижину пополам. Даже во сне пленные были связаны друг с другом. Когда один человек поворачивался или натягивал сетку, чтобы более плотно подоткнуть ее под пропитавшийся потом тюфяк, все сетки слегка покачивались, и каждый чувствовал, что он находится в окружении других людей.
Грей раздавил еще одного клопа, но его мысли были далеко. Этой ночью чувство счастья переполняло его. Наконец объявился стукач, теперь можно ловить Кинга, и до кольца с бриллиантом он доберется и до Марлоу. Он был очень доволен, потому что разгадал загадку.
Все просто, повторял он про себя. Ларкин знает, у кого кольцо. Единственный человек в лагере, который в состоянии организовать продажу, — это Кинг, только его связи годятся для такого дела. Ларкин не пошел бы к Кингу, поэтому послал Марлоу. Марлоу должен быть посредником.
Кровать Грея качнулась, когда тяжелобольной Джонни Хокинс спросонья споткнулся об нее, направляясь в уборную.
— Поосторожнее, Бога ради! — бросил Грей раздраженно.
— Извините, — сказал Джонни, пробираясь на ощупь к двери.
Через несколько минут Джонни проковылял обратно.
