Вслед ему было сказано несколько сонных ругательств. Как только Джонни добрел до койки, ему надо было идти опять. На этот раз Грей не обратил внимания на то, как затряслась его кровать, потому что был поглощен своими мыслями, прогнозируя возможные действия врага.
Питер Марлоу бодрствовал, сидя на жестких ступеньках хижины номер шестнадцать под безлунным небом, пропуская темноту через свои глаза, уши и мозг. С места, где он сидел, ему были видны две дороги: одна, которая делила лагерь пополам, и другая, огибающая стены тюрьмы. Японские и корейские охранники и военнопленные в одинаковой степени пользовались обеими дорогами. Питер Марлоу нес караул с северной стороны.
Он знал, что сзади него капитан авиации Кокс так же внимательно вглядывается в темному, предупреждая опасность. Кокс следил за южным направлением.
Восток и запад не было нужды прикрывать, потому что к хижине номер шестнадцать можно было подойти только с севера или юга.
Из хижины и отовсюду неслись звуки, издаваемые людьми, спящими мертвым сном, — стоны, странный смех, храп, хмыканье, сдавленные полувскрики, смешивающиеся с тихим шепотом бодрствующих. Было приятно сидеть прохладной ночью на холме над дорогой. Все было спокойно.
Питер Марлоу дернулся, как собака, сделавшая стойку. Он почувствовал приближение корейского охранника раньше, чем разглядел его в темноте, а к тому времени, когда Питер действительно заметил его, он уже успел дать предупредительный сигнал.
В самом дальнем конце хижины Дейв Девен не расслышал первого свистка, потому что был поглощен своим занятием. Когда он услышал второй свист, более настойчивый, он ответил на него, резко разъединил иголки, лег на койку и затаил дыхание.
Охранник с винтовкой на плече, ссутулившись, шел через лагерь, не замечая ни Питера Марлоу, ни других. Он чувствовал на себе их глаза. Он ускорил шаг и мечтал скорее убраться от этой ненависти.
Прошла вечность, прежде чем Питер Марлоу услышал сигнал отбоя, поданный Коксом, и снова расслабился, не прекращая прощупывать темноту ночи.
В дальнем конце хижины Девен перевел дыхание. Он осторожно приподнялся под плотной противомоскитной сеткой на верхних нарах. С бесконечным терпением он вновь соединил две иголки с концами изолированного провода, подключенного к сети. После поиска, потребовавшего огромного напряжения сил, он почувствовал, как иголки прошли через выеденные жучком отверстия в брусе. Эти брусья через равные промежутки шли вдоль хижины и служили главной поперечиной нар. Капли пота скатились по его подбородку и упали на брус, пока он нащупывал две другие иголки, присоединенные к наушнику, и снова после мучительного поиска вслепую нащупал отверстия, предназначенные для них, и ловко вставил иголки в брус. Наушник ожил.
«…и наши войска быстро продвигаются сквозь джунгли по направлению к Мандалаю. Мы передавали последние известия. Говорит Калькутта. Коротко о новостях: американские и английские войска заставляют противника отступать в Бельгии и на центральном участке фронта в направлении Сент-Губерта в условиях сильнейших снежных бурь. В Польше русские войска находятся в двадцати милях от Кракова. На Филиппинах американские войска, наступая на Манилу, захватили плацдарм за рекой Агно. Днем американские Б-29 бомбили Формозу. Потерь нет. В Бирме победоносные английская и индийская армии находятся в тридцати милях от Мандалая. Следующие новости в 6 утра по калькуттскому времени».
Девен тихо откашлялся и почувствовал, как провод питания слегка дернулся, а потом освободился, когда Спенс на соседней койке вытащил свои иголки из розетки. Девен быстро разъединил свои четыре иголки и спрятал их в швейные принадлежности. Он вытер лицо от пота и почесал клопиные укусы. Потом отсоединил провод на наушнике, осторожно закрепил выводы и сунул наушник в специальный карман в бандаже у себя под яичками. Он застегнул штаны, сложил вдвое провод, пропустил его через петли для ремня и завязал узлом. Девен нащупал кусок тряпки, вытер руки, потом аккуратно посыпал пылью крошечные отверстия в брусе, замазывая их и маскируя.
Он откинулся на койке на минутку, чтобы собраться с силами, и почесался. Успокоившись, откинул сетку и спрыгнул на пол. Ночью он никогда не пристегивал свой протез, поэтому нащупал костыли и тихо пошел к двери. Он прошел мимо койки Спенса, не обратив на него никакого внимания. Таково было правило. Нельзя позволить себе быть неосторожными. Костыли скрипели, и в десятимиллионный раз Девен снова подумал о своей ноге. Она не слишком волновала его сейчас, хотя культя страшно болела. Врачи сказали, что вскоре придется снова укоротить ее. Ему это уже делали дважды, первый раз была настоящая операция ниже колена в 1942 году, когда он подорвался на сухопутной мине. Второй раз выше колена, без анестезии. Воспоминание об этом заставило Девена стиснуть зубы и поклясться, что он никогда не согласится на это снова. Но в этот раз, в последний, все будет не так уж и плохо. Здесь, в Чанги, были анестезирующие средства. Это будет в последний раз, потому что культя была не слишком большая.
— О, привет, Питер, — сказал он, чуть было не наткнувшись на него. — Не заметил тебя.
— Привет, Дейв.
— Правда, чудесная ночь? — Девен осторожно спускался по ступенькам. — Мочевой пузырь капризничает.
Питер Марлоу улыбнулся. Если Девен говорил эти слова, значит, новости были хорошими.
Если он говорил «Я протек», это означало, что в мире ничего не произошло. Если он говорил «Кишки довели меня сегодня ночью», это означало, что где-то серьезные неприятности. Если он говорил «Подержи-ка секундочку костыли», это означало большую победу.
Хотя Питер Марлоу должен был бы услышать подробные новости завтра, выучить их вместе со Спенсом и пересказать обитателям других хижин, но ему хотелось узнать их сегодня, поэтому он снова уселся на свое место, наблюдая, как Девен прыгает на костылях в уборную, чувствуя симпатию и уважение к этому человеку. Скрипя костылями, Девен дошел до места. Писсуар был сделан из согнутого куска гофрированного железа. Девен наблюдал, как его моча льется, извиваясь тонкой струйкой, к нижнему концу писсуара, потом с пеной низвергается из заржавленного носика в большой бочонок, смешиваясь с нечистотами на поверхности жидкости. Он вспомнил, что завтра будет день уборки. Этот сосуд вынесут и вместе с другими такими же отнесут на огороды. Нечистоты смешают с водой, потом эту смесь осторожно разольют черпак за черпаком под корни заботливо выращиваемых и охраняемых пленными растений, которые шли в лагерный котел. Это удобрение заставит стать еще более сочными овощи, которые они ели.
Девен ненавидел овощи. Но это была еда, а человеку нужно есть.
Ветерок холодил потную спину и принес с собой острый запах моря, находящегося за три мили, за три световых года от лагеря.
Девен думал о том, как надежно работает приемник. Он был очень доволен собой, вспомнив, как аккуратно он отколол тонкую планку от верхней части бруса и выдолбил там отверстие глубиной в шесть дюймов. Как тайно все это было проделано. Как ему потребовалось пять месяцев, чтобы собрать приемник, работая по ночам и в предрассветные часы, а отсыпаясь днем. Как искусно была подогнана крышка, так что ее очертаний после присыпания пылью нельзя было рассмотреть даже при тщательном обыске. И как невидимы были отверстия для иголок, когда их посыпали пылью.
