— Ладно. Я осмотрю их перед тем, как уходить.
— Хотите оперировать? — Прудомм посмотрел в дальний конец палаты, где Стивен держал таз перед больным, которого рвало.
— Да. Дайте мне чем-нибудь заняться, — сказал Кеннеди. Он пристально всмотрелся в темный угол. При тусклом свете затененной лампы хорошо видны были длинные изящные ноги Стивена и изгиб его ягодиц, выделяющихся под облегающими шортами.
Чувствуя на себе их пристальные взгляды, Стивен посмотрел в их сторону и улыбнулся.
— Добрый вечер, доктор Прудомм.
— Привет, Стивен, — ласково сказал Прудомм.
К своему ужасу доктор Кеннеди увидел, что Прудомм все еще смотрит на Стивена.
Прудомм повернулся к Кеннеди, заметив его потрясение и отвращение.
— Ах да, кстати, я закончил вскрытие человека, которого нашли в выгребной яме. Смерть наступила от удушья, — добавил он.
— Если вы находите сначала голову человека на полпути до дна ямы, то более чем ясно, что смерть наступила от удушья.
— Верно, доктор, — легко согласился Прудомм. — Я указал в свидетельстве о смерти: самоубийство из-за нарушения душевного равновесия.
— Тело опознано?
— О да. Сегодня днем. Он был австралийцем. Пленного звали Гёбл.
Доктор Кеннеди потер лицо.
— Я бы не расстался с жизнью таким образом. Ужасно.
Прудомм кивнул, и его взгляд переключился на Стивена.
— Я вполне согласен. Его, конечно, могли бросить в яму.
— Нашли какие-нибудь насильственные признаки на теле?
— Никаких.
Доктор Кеннеди постарался заставить себя не обращать внимания на то, как Прудомм смотрит на Стивена.
— Убийство это или самоубийство, способ ужасен. Ужасен! Думаю, что мы никогда не узнаем, как было дело.
— Сегодня днем, как только человек был опознан, было короткое расследование. Доказано, что несколько дней тому назад его поймали на воровстве пайков, причитающихся какой-то хижине.
— О! Понятно.
— Как бы там ни было, я хочу сказать, что он заслужил это, не так ли?
— Думаю, что да. — Доктору Кеннеди хотелось продолжить этот разговор: ему было одиноко, но он видел, что Прудомм интересуется только Стивеном.
— Ну, — сказал он, — я лучше пойду с обходом. Хотите присоединиться?
— Благодарю, но я должен подготовить больных к операции.
Выходя из палаты, доктор Кеннеди краем глаза заметил, как Стивен легко коснулся Прудомма, проходя мимо, а тот ответил незаметной лаской. Он услышал смешок Стивена и увидел, как тот открыто ответил на эту ласку.
Их бесстыдство потрясло доктора. Он знал, что должен вернуться в палату и приказать им разойтись, и отдать их под трибунал. Но он слишком устал, поэтому просто прошел в дальний конец веранды.
Воздух был спокоен, ночь темна и беззвучна, луна как гигантская дуговая лампа свисала с небесных стропил. Люди все еще ходили по тропинке, но все были молчаливы. Все ждало наступления рассвета.
Кеннеди посмотрел вверх, на звезды, пытаясь прочесть в них ответ на свой постоянный вопрос. Когда же, о Боже, наступит конец этому кошмару?
Но ответа не было.
Питер Марлоу сидел в офицерском нужнике, наслаждаясь красотой неверного рассвета и удовлетворительной работой кишечника. Первое было делом обычным, второе — редким.
Он всегда занимал задний ряд, когда входил в уборную. Во-первых, по-прежнему ненавидел облегчаться на людях, а во-вторых, не переносил чужого присутствия за своей спиной, а кроме того, наблюдать за другими было развлечением.
Выгребные ямы были двадцать пять футов глубиной, два фута в диаметре и удалены друг от друга на расстоянии шести футов. Двадцать рядов, спускающихся по склону, по тридцать штук в ряд. Каждое очко оборудовано деревянной крышкой и подвижной заслонкой.
В центре стояло единственное деревянное сиденье. Обычное очко. Этим преимуществом пользовались полковники. Остальным приходилось сидеть на корточках, по-туземному, поставив ноги по обеим сторонам дыры. Не было предусмотрено никаких ограждений — вся уборная была открыта небу и лагерю.
На сиденье в одиноком величии восседал полковник Семсен. Он был гол, не считая изношенной до лохмотьев широкополой шляпы. Он всегда носил эту шляпу, что было его причудой. Он снимал ее, когда брил голову, или массировал ее, или втирал кокосовое масло или какую-то непонятную мазь для восстановления волос. Он подцепил неизвестное заболевание, и все его волосы на голове выпали в один день — брови и ресницы тоже. Остальная часть тела была покрыта шерстью, как у обезьяны.
Мужчины расселись по нужнику на максимальном удалении друг от друга. Каждый принес флягу с водой. Каждый отмахивался от постоянно роящихся мух.
Питер Марлоу снова сказал сам себе, что сидящий на корточках обнаженный облегчающийся мужчина — самое отвратительное в мире зрелище, может быть, самое душераздирающее.
Поскольку день только наступил, поднимался легкий туман, золотые лучики разбегались по бархатному небу. Земля была влажной из-за прошедших прошлой ночью дождей, ветерок ласкал прохладой, он принес запах морской соли и красного жасмина.
«Да, — довольно подумал Питер Марлоу, — день будет хорошим».
Закончив, он наклонил флягу, по-прежнему сидя на корточках, и смыл остатки кала, ловко работая пальцами левой руки. Всегда только левой. Правая рука служила для еды. У туземцев нет слов, обозначающих левую или правую руку, только рука для кала и рука для еды. Все пленные пользовались водой, потому что бумага, любой клочок бумаги был ценностью. Все пленные, за исключением Кинга. У него была настоящая туалетная бумага. Он дал кусок Питеру Марлоу, и тот поделил ее в своей группе, потому что она великолепно подходила для самокруток.
Питер Марлоу встал, снова подпоясал свой саронг и пошел в хижину, предвкушая завтрак. На завтрак, как всегда, будет рисовая каша и слабый чай, но сегодня у группы был еще и кокосовый орех — еще один подарок Кинга.
За те немногие дни, прошедшие после знакомства с Кингом, они стали большими друзьями. Узы дружбы частично поддерживались едой, частично табаком, частично помощью — Кинг за два дня вылечил сальварсаном тропические язвы на лодыжках Мака, а они гноились в течение двух лет. Питер Марлоу знал также, что, хотя трое из них доброжелательно относились к благосостоянию и помощи Кинга, их приязнь к нему была в основном вызвана самим Кингом. Когда вы находились с ним рядом, он излучал силу и уверенность. Все начинали чувствовать себя лучше и сами становились сильнее, казалось, что вы черпали силу из магии, исходившей от него.
— Он чародей! — непроизвольно сказал вслух Питер Марлоу.
Когда он вошел, большинство офицеров в хижине номер шестнадцать еще спали или лежали на койках, дожидаясь завтрака. Он вытащил из-под подушки кокосовый орех, взял скребок и большой малайский нож — мачете. Потом вышел и сел на скамейку. Ловкий удар мачете расколол орех на две совершенно равные половинки. Он слил молоко в котелок и начал осторожно выскребать одну половинку ореха. Кусочки белой мякоти посыпались в молоко.
