Ларкин вошел в хижину и подошел к Таунсенду, лежащему на койке.
Глаза Таунсенда заплыли, лицо было исцарапано, а руки и грудь в синяках и ссадинах. Когда он открыл рот, чтобы ответить, Ларкин увидел кровавую дыру там, где должны быть зубы.
— Кто это сделал, Таунсенд?
— Не жнаю, — прохрипел Таунсенд. — На меня напали из жасады.
— Почему?
Слезы градом катились из глаз на синяки.
— Я… я… ничего не жделал. Я не… жнаю.
— Мы одни, Таунсенд. Кто сделал это?
— Я не жнаю, — он застонал, рыдая. — О, Бозе, они ижбили, ижбили меня.
— Почему на вас напали?
— Я… я… — Таунсенду хотелось кричать: — «Бриллиант, у Меня был бриллиант».
Ему хотелось, чтобы полковник помог ему поймать сволочей, которые украли бриллиант. Но он не мог рассказать о камне, потому что полковник захотел бы узнать, где он его взял, и тогда ему пришлось бы сказать о Гёбле. И тогда возникли бы вопросы о Гёбле. Откуда у него камень — от Гёбла. Тот, который покончил с собой? Тогда наверняка скажут, что это было не самоубийство, а убийство, но это не так, по крайней мере Таунсенд так не думал, но кто знает, может быть, кто-то прикончил Гёбла из-за бриллианта. Но в ту ночь Гёбла не было на месте, и я нащупал кольцо в его тюфяке, вытащил его оттуда и вынес в ночь. Никто ничего доказать не может — так уж получилось, что Гёбл ночью покончил счеты с жизнью, поэтому шума не было. За исключением, может быть, того, что Гёбла убил я, убил тем, что украл камень, может быть, это был последний удар для Гёбла, сначала его выгнали за то, что он украл еду, а потом у него у самого украли бриллиант. Быть может, от этого он лишился разума, бедняга, и заставил себя прыгнуть в выгребную яму! Но кража пайков — бессмыслица, особенно когда у человека есть бриллиант, который можно продать. Бессмыслица. Все бессмыслица. За исключением того, что, возможно, я был причиной смерти Гёбла, и я проклинаю себя снова, снова и снова за кражу бриллианта. С тех пор как я стал вором, я утратил покой, покой, по кой. И сейчас, сейчас я рад, рад, что он ушел от меня, его украли у меня.
— Я не знаю, — рыдал Таунсенд.
Ларкин понял бесполезность своих расспросов и оставил Таунсенда с его болью.
— Ах, простите, отец, — сказал Ларкин, когда едва не сбил отца Донована с лестницы.
— Привет, старый приятель. — Отец Донован был похож на привидение, изнурен до предела, глаза его глубоко ввалились и стали равнодушными. — Как вы? Как Мак? А малыш Питер?
— Отлично, спасибо, — Ларкин кивнул головой в сторону Таунсенда. — Вы что-нибудь знаете об этом?
Донован посмотрел на Таунсенда и мягко ответил:
— Я вижу человека в горе.
— Извините, мне не надо было спрашивать. — Ларкин секунду подумал, потом улыбнулся. — Хотите партию в бридж? Сегодня вечером? После ужина?
— Да. Спасибо. Был бы рад.
— Хорошо. После ужина.
Отец Донован посмотрел вслед уходящему Ларкину и потом прошел к койке Таунсенда. Таунсенд не был католиком. Но отец Донован не отказывал никому, потому что знал — все они божьи дети. Но так ли это? — Все ли, спрашивал он себя с любопытством. Могут ли божьи дети поступать так?
В полдень поднялся ветер и пошел дождь. Вскоре все вымокли до костей. Потом дождь кончился, но ветер не утих. Ветер выдирал куски от пальмовых крыш и вихрем крутил по лагерю, вперемежку с обломанными ветвями пальм, тряпками и плетеными шляпами. Потом ветер стих, и в лагерь снова вернулись солнце, жара и мухи. Вода в кюветах держалась в течение часа, потом впиталась в землю. Мух стало еще больше.
Питер Марлоу вяло брел вверх по холму. Его ноги были в грязи. Он захотел спрятаться от бури, надеясь, что дождь и ветер унесут мучающую его боль. Но это не помогло.
Он стал под окном Кинга и заглянул внутрь.
— Как вы себя чувствуете, Питер, дружище? — спросил Кинг, вставая с кровати и доставая пачку «Куа».
— Ужасно, — Питер Марлоу сел на скамейку под навесом, испытывая приступы тошноты от боли. — Рука убивает меня. — Голос его сорвался. — Шучу!
Кинг выпрыгнул из окна и заставил себя улыбнуться.
— Забудьте о…
— Как, черт возьми, я могу забыть о ней? — Питер Марлоу тут же пожалел о своей вспышке. — Извините. Я нервничаю. Не понимаю половины из того, что говорю.
— Закурите. — Кинг дал ему прикурить.
«Да, — сказал себе Кинг, — ты оказался в затруднительном положении. Англичанин учится быстро, очень быстро. По крайней мере я так считаю. Посмотрим».
— Завтра мы завершим сделку. Вы можете забрать деньги сегодня ночью. Я прикрою вас.
Но Питер Марлоу не слышал его. Боль выжигала в мозгу одно слово. Ампутировать! Он слышал, как визжит пила, и чувствовал, как она режет, размалывая кость в пыль, его кость в пыль. Он вздрогнул.
— Как… как насчет этого? — пробормотал он и оторвал взгляд от своей руки. — Вы действительно можете что-то сделать?
Кинг кивнул. «Ну вот, видишь. Ты был прав. Только Питер знает, где деньги, но Пит не пойдет за ними, пока ты не устроишь лечение. Нет лечения, нет денег. Нет денег, нет торговли. Нет торговли, нет дохода». Поэтому он вздохнул и сказал себе: «Да, ты хорошо разбираешься в людях. Ты рассчитал все правильно прошлой ночью, и все прошло неплохо. Если бы Пит не рискнул, мы оба сидели бы в тюрьме без денег и без ничего. А Пит принес удачу. Сделка оказалась фантастической. И, помимо всего прочего, Пит порядочный человек, хороший парень. И, черт возьми, в любом случае кому хочется терять руку? Пит имеет право давить. Я рад, что он кое-чему научился».
— Предоставьте это дяде Сэму!
— Кому?
— Дядя Сэм! — Кинг не сводил с него решительного взгляда. — Американский символ. Вы понимаете, — добавил он раздраженно, — это как Джон Булль.
[22]
— О, извините. Я просто… сегодня… я просто. — Приступ тошноты охватил Питера Марлоу.
— Идите к себе в хижину и отдохните. Я обо всем позабочусь.
Питер Марлоу неуверенно встал. Он хотел улыбнуться и поблагодарить Кинга, пожать ему руку и благословить его, но помнил только слово «ампутация» и думал только о пиле, поэтому лишь кивнул и вышел из хижины.
«Господи, — горько сказал себе Кинг. — Он думает, я брошу его в беде, что я ничего не сделаю, если он не нажмет на меня. Боже правый, Питер, я помогу. Обязательно. Даже если ты не оправдаешь моих ожиданий. Черт. Ты же мой друг».
— Эй, Макс.
— Да.
— Приведи сюда Тимсена, живо!
— Конечно, — сказал Макс и ушел.
Кинг отпер черный ящик и достал три яйца.
