И по мере того, как на острове расцветала цивилизация, всюду начали скапливаться отбросы. Вместе с отбросами появились мухи.
Вода начала застаиваться и тухнуть в брошенных бочках, в разбитых горшках и кастрюлях. Она собиралась в бамбуковых стаканах строительных лесов, в ямах разбивавшихся будущих садов, в несильно заболоченной низине долины. В этих лужицах гнилой воды закипала жизнь: личинки, из которых потом выводились комары, крошечные, невзрачные и очень особенные – и настолько чувствительные, что летали они лишь после захода солнца: анофелес.
И люди в Счастливой Долине начали умирать.
Глава 1
– Ради Бога, Кулум, я знаю об этом не больше, чем ты. В Куинз Тауне свирепствует смертельная лихорадка. Никто не знает, отчего она возникает, а вот теперь и маленькая Карен заболела. – Струан чувствовал себя несчастным. Уже неделю он не получал вестей от Мэй-мэй. На Гонконге он не появлялся почти два месяца, не считая торопливого двухдневного визита несколько недель назад, когда потребность увидеть Мэй-мэй пересилила все остальное. Она выглядела восхитительной и свежей, как цветок, беременность ее протекала легко, и они остались довольны друг другом больше, чем когда-либо. – Благодарение Господу, наш последний корабль ушел, и завтра мы покидаем поселение!
– Дядя Робб пишет, что это малярия, – возбужденно говорил Кулум, размахивая письмом, которое они только что получили. Он не находил себе места от тревоги за Тесс. Только вчера от нее пришло письмо, где она сообщала, что вместе с сестрой и матерью перебралась с корабля в частично законченную факторию Брока. Но о малярии в нем не упоминалось ни словом. – Как можно излечиться от малярии?
– Я никогда не слышал, чтобы от нее существовало лекарство. Но я не доктор. К тому же, Робб пишет, что только некоторые из врачей считают, что это малярия. – Струан раздраженно махнул метелкой, отгоняя мух. – «Малярия» – латинское слово, означающее «плохой воздух». Это все, что я знаю – что знает любой. Матерь Божья, если воздух Счастливой Долины отравлен, нам конец!
– Говорил же я тебе не строиться там, – взорвался Кулум. – Я сразу возненавидел это место, едва лишь увидел его!
– Клянусь кровью Христовой, ты что, хочешь сказать, будто заранее знал, что воздух там гнилой?
– Нет. Этого я не говорю. Я имею в виду... ну, эта долина сразу мне не понравилась, вот и все.
Струан захлопнул окйо, чтобы не пускать в комнату вонь с площади перед поселением, и снова принялся отгонять мух. Он молился про себя, чтобы эта лихорадка оказалась не малярией. Если это малярия, то болезнь может коснуться каждого, кто ночует в Счастливой Долине. Всем было хорошо известно, что земля в некоторых районах мира отравлена малярией и по каким-то неведомым причинам испускает ночью смертоносные газы.
Как писал Робб, лихорадка возникла словно из ниоткуда четыре недели назад. Первыми заболели китайские рабочие. Затем стали заболевать другие – европейский торговец здесь, ребенок там. Но только в Счастливой Долине. Больше нигде на Гонконге. К настоящему моменту были заражены четыре-пять сотен китайцев и человек двадцать-тридцать европейцев. Суеверные китайцы перепугались насмерть, уверенные, что это боги карают их за нарушение императорского указа, запрещавшего им работать на острове. Лишь повышение платы за работу убедило их остаться на Гонконге.
А теперь слегла крошка Карен. Робб писал в конце своего послания: «И Сара, и я в отчаянии. Болезнь протекает очень коварно. Сначала ужасная лихорадка, длящаяся полдня, потом выздоровление, потом более сильный приступ лихорадки дня через два-три. Цикл повторяется снова и снова, и каждый новый приступ тяжелее предыдущего. Доктора дали Карен рвотное из каломели; такое сильное, какое только осмелились. Бедной девочке пустили кровь, но мы не питаем большой надежды. Носильщики-китайцы обычно умирают после третьего или четвертого приступа. А Карен так ослабела после рвотного и пиявок, так ослабела. Господи, помоги нам, я думаю, мы ее потеряли».
Струан направился к двери. Боже милостивый, сначала малыш, а теперь и Карен! На следующий день после бала Сара разрешилась от бремени сыном, Локлином Россом, но мальчик родился слабеньким, с поврежденной левой ручкой. Роды были очень тяжелыми, и она едва не умерла. Но родовая болезнь, которой опасались больше всего, миновала ее, и хотя молоко у нее быстро пропало и волосы поседели, силы понемногу возвращались к ней. Когда Струан ездил на остров, чтобы увидеть Мэй-мэй, он навестил Сару. От страданий и ожесточенности на ее лице залегли глубокие морщины, она выглядела как старуха. Струан опечалился еще больше, когда ему показали новорожденного: неподвижная левая ручка, болезненный вид, жалобный мяукающий плач – труд но было надеяться, что малыш будет жить. Жива ли еще крошка, спросил себя Струан, рывком распахивая дверь. Робб ничего не написал о нем. – Варгаш!
– Да, сеньор.
– У вас в Макао когда-нибудь была малярия?
– Нет, сеньор. – Варгаш побледнел. Его сын и племянник работали на «Благородный Дом» и теперь жили на Гонконге. – Вы уверены, что это малярия?
– Нет. Лишь некоторые из врачей так полагают. Не все. Найдите Маусса. Передайте ему, что я хочу безотлагательно видеть Дзин-куа. Вместе с ним.
– Слушаюсь, сеньор. Его превосходительство желает, чтобы вы отужинали с ним и великим князем сегодня в девять часов.
– Прими приглашение от моего имени.
– Слушаюсь, сеньор.
Струан закрыл дверь и с мрачным видом опустился в кресло. Он был в легкой рубашке без галстука, легких брюках и тонких сапогах. Все остальные европейцы считали подобную беспечность чистым сумасшествием: всем известно, что летние ветра вызывают порой дьявольски жестокую простуду.
– Это не может быть малярия, – произнес он. – Никак не может. Это что-то другое.
– Над этим островом тяготеет проклятие.
– Полно, ты рассуждаешь, как женщина.
– Лихорадки там не было, пока не появились кули. Нужно избавиться от кули, тогда и лихорадка исчезнет. Они переносят ее с собой. Они все это и делают, это их вина.
– Откуда нам знать, Кулум? Я признаю, что все началось именно среди них. И я согласен, что кули живут в низко лежащих местах. Согласен я и с тем, что, насколько нам известно, заразиться малярией можно только подышав отравленным ночным воздухом. Но почему тогда лихорадкой болеют только в долине? Неужели в одной Счастливой Долине воздух так губителен? Воздух есть воздух, черт меня возьми, а там большую часть дня и йочи дует свежий бриз. Получается чепуха какая-то.
– Никакой чепухи нет, все очень просто. Это воля Божья.
– Чума на такой ответ!
Кулум вскочил на ноги.
– Я бы попросил тебя не богохульствовать.
– А я бы попросил тебя не забывать, что еще не так давно людей сжигали на кострах только за то, что они утверждали, будто Земля вращается вокруг Солнца! Божья воля здесь ни при чем!
