Он почувствовал себя очень усталым. Его разум был измотан чрезмерным напряжением этого разговора и постоянным ощущением близкой опасности. И его серьезно тревожило то, что мандарины усилили гонения на Триад в Квантуне. А также в Макао. И даже в Тай Пинь Шане. У мандаринов было много агентов среди обитателей холма, и, хотя большинство из них были ему известны и четверо из них уже устранены, тревога, которую несло с собой их присутствие, действовала на него угнетающе. Если станет известно, что он возглавляет движение Триад на Гонконге, он уже никогда не сможет вернуться в Кантон, и жизнь его не будет стоить даже испражнений самого бедного владельца сампана.
И, опять же, рассудок его растворялся в изысканном благоухании Мэй-мэй и в откровенной, животной привлекательности А Сам. Я бы не прочь покрыть рабыню, подумал он. Но это будет неразумно. И опасно. Разве что Мать сама мне предложит. Лучше скорее вернуться в Тай Пинь Шан в объятия его наложницы, самой дорогой из всех на холме. Клянусь богами, она почти стоит той тысячи тэйлов, которую я за нее заплатил. Сегодня мы будем любить друг друга десять раз десятью разными способами.
Он улыбнулся про себя. Будь честен, Гордон, это произойдет всего лишь трижды. Да и трижды-то, если поможет йосс – но зато как это будет чудесно!
– Я опечален, что не смогу поехать в Макао, – сказал он. – Я полагаю, все новые родственники Отца по браку отправятся туда? Особенно сын?
– Да, – ответила Мэй-мэй, сладко вздохнув: теперь она знала, была уверена, что ее поняли правильно. – Я так думаю.
– Ха! – с отвращением воскликнула А Сам. – Для всех настанет великая радость, когда сын покинет Гонконг.
– Почему? – заинтересовалась Мэй-мэй, и Гордон Чен тоже насторожился, в миг забыв о своей усталости.
А Сам приберегала эту редкую новость как раз для такого вот драматичного момента.
– Этот сын – настоящий варварский дьявол. Он ходит в один из варварских борделей два или даже три раза в неделю.
Она замолчала и принялась заново наполнять их чашки.
– Ну, продолжай же, А Сам, – нетерпеливо приказала Мэй-мэй.
– Он бьет их, – со значением сказала рабыня.
– Возможно, они не могут угодить ему, – заметила Мэй-мэй. – Хорошая взбучка никак не повредит этим варварским шлюхам.
– Да. Но он порет их кнутом и терзает их, прежде чем лечь с ними.
– Что, каждый раз? – недоверчиво спросила Мэй-мэй.
– Каждый раз, – уверенно ответила А Сам. – Он платит за битье, а потом платит за... ну, за очень короткую игру – потому что, похоже, это все, что следует дальше. Пф-ф-фт! Только оказался внутри – и сразу готово, – она щелкнула пальцами, – просто вот так!
– Ха! Откуда ты все это знаешь, а? – требовательно спросила Мэй-мэй. – По-моему, ты заслуживаешь хорошего щипка. Мне кажется, ты все это просто выдумываешь, рабыня со ртом, наполненным навозными жуками!
– Я ни в коем случае ничего не выдумываю, Мать. Эта варварская мадам... ну, старая ведьма с невозможным именем? Та, которая со стеклянными глазами и невероятными вынимающимися зубами?
– Фортерингилл? – спросил Гордон Чен.
– Совершенно верно, досточтимый господин. Фортерингилл. Так вот, у этой мадам самый большой дом в Куинз Тауне. Недавно она купила шесть девушек-танка и одну девушку из Кантона. Одна из...
– Девушек-танка было пять, – поправил ее Гордон Чен.
– Ты занимаешься и этим тоже? – вежливо поинтересовалась Мэй-мэй.
– О да, – ответил он. – Это дело становится весьма прибыльным.
– Продолжай, А Сам, девочка моя.
– Так вот, Мать, как я говорила, одна из девушек-танка доводится родственницей А Тат, которая, как вы знаете, состоит в родстве с моей матерью, и эту девушку назначили к нему на всю ночь. Одного раза было достаточно! – А Сам еще больше понизила голос: – Он чуть-чуть не убил ее. Он хлестал ее по животу и по ягодицам, пока не потекла кровь, а потом заставил проделывать всякие особенные вещи с его органом. Потом...
– Какие особенные вещи? – тоже шепотом спросил Гордон Чен, подаваясь вперед.
– Да, – сказала Мэй-мэй, – какие вещи?
– Не по мне, конечно, пересказывать такие необычайные и непристойные занятия, – о боги, нет – но она должна была, и с большим искусством, почтить его орган всеми своими частями.
– Всеми?
– Всеми, Мать. И это после ужасных побоев и после того, как он кусал, и пинал, и терзал ее. Ай-йа, бедная девушка едва не умерла.
– Как необычно все это! – Мэй-мэй удивилась, потом резко бросила рабыне: – И все-таки я думаю, что ты сочиняешь. А Сам. Помнится, ты сама говорила, что для него это всегда бывает, – она величественно щелкнула пальцами, – пф-фт, – вот так.
– Так и есть. И он всегда ужасно ругается и обвиняет во всем девушку, хотя это не ее вина. В этом-то и заключается его главная беда. В этом и еще в том, что у него такой маленький и вялый. – А Сам воздела руки к небу и заголосила: – Пусть я умру старой высохшей девой, если я солгала! Пусть моих предков пожрут черви, если я солгала! Пусть предков моих предков пожрут черви, если я солгала! Пусть предки моих предков никогда не знают покоя и никогда не возродятся, если я солгала! Пусть моя...
– О, ну хорошо, А Сам, – раздраженно оборвала ее Мэй-мэй. – Я тебе верю.
После этого А Сам обиженно вернулась к своей чашке с чаем.
– Как бы я осмелилась лгать моей превосходнейшей Матери и ее досточтимому родственнику? Но я считаю, что боги непременно должны покарать такого варварского зверя!
– Да, – сказал Гордон Чен.
И Мэй-мэй улыбнулась про себя.
КНИГА ПЯТАЯ
В тот же день Струан отправился на «Китайское Облако». Он отослал капитана Орлова на одну из лорок и распорядился, чтобы Сергеева доставили в просторную каюту на «Отдыхающем Облаке». Потом приказал поставить все паруса, поднять якоря и, покинув гавань, устремился в безбрежные просторы океана.
Три дня подряд клипер, послушный его воле, летел, как стрела, на юго-восток, с наполненными ветром парусами на поскрипывающих реях.
Струан ушел в море, чтобы очиститься, смыть с души суетную бренность, слова Сары, потерю Робба и Карен. И благословить Мэй-мэй и ту радость, которую она ему дарила.
Он припал к груди океана, как любящий сын, пробывший на чужбине целую вечность, и океан приветствовал его шквалом и штормом, грозным, но не неистовым, не подвергая опасности корабль и того, кто им управлял. Океан отмерял свое богатство с осторожностью, возвращая ему силу, жизнь, достоинство и благословляя так, как только море может благословить человека, очищая его так, как может очистить только океан.
Струан гнал себя так же, как гнал свой корабль: без сна, на пределе своих сил. Вахта сменялась за вахтой, а он все так же расхаживал по юту, встречая рассвет, потом второй, потом третий, тихо что-то напевая про себя и едва прикасаясь к пище. И открывая рот только для того, чтобы приказать еще больше увеличить скорость, заменить порванный парус или поставить еще один. Он стремился в самое сердце Тихого океана, в бесконечность.
