– Смерть господня! – вырвалось у Струана. – Это же Ти-сен!
Процессия приблизилась к центру площади и здесь остановилась. В ней шли все купцы Ко-хонга, за исключением Дзин-куа. У всех с шапочек были спороты церемониальные пуговицы, свидетельствовавшие об их ранге, и все они дрожали и пошатывались. В толпе раздались издевательские выкрики и свист. Тогда начальник «знаменосцев», высокий чернобородый воин, ударил в огромный гонг, и толпа опять утихла.
На площадь внесли открытый паланкин, впереди и, позади него ехали конные «знаменосцы». В паланкине в полном церемониальном серо-алом облачении восседал Хипиа-хо – императорский Хоппо. Это был приземистый и толстый маньчжурский мандарин, почти без шеи. В руке он держал императорский веер слоновой кости, инкрустированный нефритом – символ своей должности.
Паланкин Хоппо поставили в центре площади, и начальник «знаменосцев» что-то громко прокричал. Каждый человек на площади пал на колени и трижды коснулся лбом земли, потом все поднялись на ноги.
Хоппо развернул свиток и при свете фонаря, который держал один из стражников, начал читать высоким голосом.
– Что он говорит? – спросил Брок у Маусса.
– Посмотрите-ка, вон старик Хау-куа, – сказал Мастерсон со смешком. – Здорово же его трясет, прямо как...
– Пожалуйста. Тише. Я ничего не слышу, hein? – попросил Маусс. Он высунулся из окна. Все замолчали, прислушиваясь.
– Это императорский указ, – быстро заговорил Маусс. – «...и изменник Ти-сен, наш бывший родственник, подлежит немедленному закованию в цепи и отправке в нашу столицу как приговоренный к смерти, и...» Я не слышу, hein? Подождите минутку. «...Позорный договор, именуемый соглашением Чуэн-пи, который он подписал без нашего повеления, аннулируется. Варварам приказывается немедленно покинуть пределы нашей империи, оставить Кантон и Гонконг под страхом немедленной и мучительной смерти, и...»
– Я прямо ушам своим не верю, – усмехнулся Роуч.
– Заткнись! Как Вольфганг может расслышать что-нибудь?
Маусс напряженно вслушивался в жуткий высокий голос, прорезавший гнетущую тишину на площади.
– Нам приказано убираться, – перевел он. – И мы должны возместить весь ущерб, нанесенный стране по нашей вине. Никакой торговли, кроме как по Восьми Правилам. Королеве Виктории приказано прибыть в Кантон в трауре... что-то... что-то еще вроде того, что за наши головы назначена награда, и... «как знак нашего неудовольствия, преступник Ти-сен будет подвергнут публичному бичеванию, и все его имущество конфискуется. Да убоится этого всякий и, дрожа, подчинится!».
Начальник «знаменосцев» приблизился к Ти-сену и показал кнутом на землю. Ти-сен, белый, как мел, опустился на колени, а начальник «знаменосцев» поднял руку и обрушил кнут на его спину. Потом еще, еще и еще. Вся площадь замерла в молчании, был слышен лишь свист рассекающего воздух бича. Ти-сен повалился вперед, лицом вниз, а «знаменосец» все продолжал хлестать его.
– Я не могу в это поверить, – проговорил Мастерсон.
– Это невозможно, – сказал Маусс.
– Если они способны сделать такое с Ти-сеном, клянусь распятием, они перережут нас всех.
– Чепуха! Мы можем захватить весь Китай, когда только пожелаем.
Брок захохотал.
– Что тут смешного, hein? – нетерпеливо спросил Маусс.
– Это означает, что у нас опять война на руках, – ответил Брок. – А я так скажу: вот и хорошо. – Он с издевкой посмотрел на Струана. – Ведь говорил я тебе, парень. Вот куда завело нас твое желание заключать с отребьем договоры помягче.
– Это какая-то хитрость, – спокойно возразил Струан. Но внутри он был не менее их потрясен тем, что сейчас происходило на площади. – Ти-сен – самый богатый человек в Китае. Императору просто понадобился мальчик для побоев, козел отпущения. Ну и, конечно, богатство Ти-сена. Это вопрос лица. Император просто сохраняет свое лицо.
– Катись ты к черту со своим лицом, парень. – Брок уже не смеялся. – Вот оно уже где сидит, твое лицо. Договору конец, торговле конец, Гонконгу конец, тебе самому конец, а ты тут все разглагольствуешь о каком-то лице.
– Ты ошибаешься, Тайлер. Гонконг только начинается, – сказал Струан. – Многое еще только-только начинается.
– Верно Война, к примеру, разрази меня гром.
– А если и будет война, где ты отыщешь базу для нашего флота? Макао нас не спасет, как никогда не спасал – это часть материка, и китайцы могут захватить город в любой момент. Но наш остров – другое дело, клянусь Господом. До него им не добраться, пока там стоит наш флот. Я готов согласиться, что без Гонконга нам действительно конец. Что без него мы не сможем снарядить экспедицию на север. Никогда. Не сможем защитить те порты и поселения на материке, которые появятся у нас в будущем. Слышишь, Тайлер? Гонконг – это ключ к Китаю. Без Гонконга мы связаны по рукам и ногам.
– Клянусь Создателем, я и сам знаю, что нам нужен остров-крепость, – голос Брока загремел, перекрывая одобрительный гул, которым были встречены слова Струана. – Я просто говорю, что Гонконг не единственное место. Цюшан лучше.
– Ты никогда не сможешь защищать Цюшан так же успешно, как Гонконг, – с торжеством возразил Струан, понимая, что и для Брока нет пути назад, как не было его ни для кого из них. – Эта «голая проклятая скала», как ты его называешь, заключает в себе все твое чертово будущее.
– Может, да, а может, и нет, – угрюмо ответил Брок. – Поживем – увидим. Но вот уж тебя-то Гонконг ничем не порадует. Круглый холм будет моим, а тебе придет конец.
– Не будь так самоуверен. – Струан повернулся и посмотрел на площадь. Кнут по-прежнему поднимался и опускался. Ему стало жаль Ти-сена, угодившего в ловушку, которой он не мог ни избежать, ни предвидеть. Он не искал должности императорского представителя – ему приказали занять ее. Он оказался жертвой эпохи, в которой жил. Так же, как и сам Струан, и Лонгстафф, и Брок, и Хоппо, и все торговцы стали безвольными пешками в игре обстоятельств теперь, когда сделан первый ход. Дальнейшее было столь же неотвратимо, как удар бича. Кантон, как и раньше, подвергнется нападению. Сначала англичане захватят укрепления на подступах к городу, после чего станут просто угрожать ему. Брать город штурмом не придется, поскольку Кантон сначала заплатит выкуп. Затем летом, когда установится ветер, – вновь на север, к устью и причалам реки Пей Хо, и вновь император, беспомощный в тисках обстоятельств, как и все остальные, немедленно запросит мира. Договор останется, потому что он справедлив. Потом пройдут годы, и китайцы по своей воле откроют порты на материке, увидев, что британцам есть что предложить им: закон, правый суд, неприкосновенность собственности, свободу.
Ибо простые китайцы хотят того же, чего хотим мы, думал он, и нет между нами никакой разницы. Почему же нам не трудиться всем вместе ради общего блага? Может быть, со временем мы поможем китайцам выбросить из страны этих варваров-маньчжуров. Именно так все и произойдет, пока существует такой разумный договор, как сейчас, и пока у нас достанет терпения разыгрывать свою игру с китайцами по китайским правилам и с китайской неторопливостью. Ибо китайцы измеряют время не днями и не годами, а поколениями. А пока что мы сможем торговать в ожидании грядущих перемен. Без торговли мир станет тем, чем был когда-то – адом, где единственным законом была сильная рука и тяжелая плеть. Кроткие никогда не унаследуют землю. Да. Но Закон, по крайней мере, может защитить их и позволить им прожить свою жизнь так, как им хочется.
