— Фудзико-сан говорит: — Если разрешите, господин, поскольку вы должны быстро и хорошо выучить наш язык, она почтительно хочет указать, что «домо» более чем достаточно для мужчины. «Аригато», с добавлением или без добавления «годзиемасита» — излишняя вежливость, это выражение, которое употребляют только женщины.
— Хай. Домо. Вакаримас, Фудзико-сан, — Блэксорн впервые внимательно посмотрел на нее, как бы заново узнавая. Он увидел пот на лбу и блеск на руках. Узкие глаза, квадратное лицо и зубы, как у хорька. — Пожалуйста, скажите моей наложнице, что в данном случае я не считаю «аригато годзиемасита» ненужной вежливостью по отношению к ней.
* * *
Ябу еще раз взглянул на мечи. Блэксорн сидел перед ним на почетном месте, скрестив ноги на подушке, с одной стороны от него сидела Марико, сзади него стоял Игураши. Они находились в главной комнате крепости.
Оми кончил рассказывать.
Ябу пожал плечами:
— Ты вел себя неправильно, племянник. Это обязанность наложницы защищать Анджин-сана и его имущество. Конечно, он теперь имеет право носить мечи. Да, ты неправильно провел это дело. Я ясно дал понять, что Анджин-сан здесь мой почетный гость. Извинись перед ним.
Оми немедленно опустился перед Блэксорном на колени и поклонился:
— Извините меня за ошибку, Анджин-сан. — Он слышал, что у чужеземцев принято извиняться. Он поклонился еще раз и спокойно вернулся назад на свое место. Но внутри себя он не был спокоен. Теперь он был полностью поглощен идеей: убить Ябу.
Он решил сделать неслыханную вещь: убить своего сюзерена и главу своего клана. Но не потому, что он был вынужден публично извиниться перед чужеземцем. В этом Ябу был прав. Оми знал, что он был без необходимости ретив, хотя Ябу по глупости предложил ему отобрать пистолеты сразу же в этот вечер. Он знал, что ими можно было пожертвовать и оставить пока в доме, чтобы затем украсть или позднее как-нибудь испортить.
И Анджин-сан был совершенно прав, отдав пистолеты своей наложнице, сказал он себе, так же как и она тоже была права, поступив таким образом. Она, конечно, спустила бы курок, ее цель была ясна. Не было секретом, что Усаги Фудзико ищет смерти. Оми также знал, что, несмотря на его решение убить Ябу, он пошел бы на смерть, и его люди отобрали бы у нее пистолеты. Он умер бы достойно, как положено встречать смерть, и мужчины и женщины рассказывали бы его трагическую историю следующим поколениям. Песни и стихи и даже пьеса Нох, все такое возвышенное, трагическое и смелое, о трех из них: преданной наложнице и преданном самурае, которые оба достойно умерли из-за жестокого чужеземца, который пришел из восточных морей.
Нет, решение Оми не имело ничего общего с этим публичным извинением, хотя и эта несправедливость добавилась к той ненависти, которая теперь мучила его. Главная причина была в том, что сегодня Ябу публично оскорбил мать и жену Оми перед крестьянами, продержав их в ожидании несколько часов на солнце, как простых крестьян, а потом отпустил, даже не выразив им никакого почтения.
— Это ничего не значит, мой сын, — сказала его мать, — это его право.
— Он наш сюзерен, — Мидори, его жена, говорила это со слезами стыда на щеках.
— И он не пригласил никого из вас приветствовать его и его офицеров в крепости, — продолжал Оми, — на угощении, которое вы устроили. Только еда и саке стоили одно коку!
— Это наша обязанность, сын мой. Наша обязанность делать все, что пожелает господин Ябу.
— И приказ, касающийся отца?
— Это не приказ пока еще. Это слух.
— В письме отец говорит, что он слышал, будто бы Ябу собирается приказать ему обрить голову и стать священником или совершить сеппуку. Жена Ябу тайком хвасталась этим!
— Это нашептал вашему отцу шпион. Нельзя так доверять шпионам. Извини, но твой отец не всегда мудр, мой сын.
— А что будет с вами, мама, если это окажется правдой?
— Все, что ни случится, это карма. Ты должен принимать ее.
— Нет, эти оскорбления невыносимы.
— Пожалуйста, мой сын, принимай их как есть.
— Я дал Ябу ключи от корабля, научил его, как вести себя с чужеземцами и как выбраться из ловушки Торанаги. Моя помощь значительно повысила его престиж. С этим символическим подарком меча он теперь второй в армиях востока после Торанаги. И что мы получили взамен? Одни грязные оскорбления.
— Принимай свою карму.
— Ты должен, мой муж, я прошу тебя, слушаться госпожу, твою мать.
— Я не смогу жить с этим позором. Я отомщу, а потом убью себя, и эти оскорбления будут смыты.
— Последний раз, мой сын, я прошу тебя, принимай свою карму.
— Моя карма — уничтожить Ябу.
Старая госпожа вздохнула:
— Очень хорошо. Ты мужчина. Ты имеешь право решать. Что будет, то будет. Но убить самого Ябу еще ничего не значит. Мы должны составить план. Его сын также должен быть убран, и еще Игураши. Особенно Игураши. Тогда твой отец будет главой клана, так как это его право.
— Как мы это сделаем, мама?
— Мы составим план, ты и я. И будем терпеливыми. Потом мы должны посоветоваться с твоим отцом. Мидори, ты тоже можешь дать совет, но постарайся не давать глупых, ладно?
— А как же господин Торанага? Он подарил Ябу свой меч.
— Я думаю, что Торанага хочет только, чтобы Идзу было сильным вассальным княжеством. Он больше не хочет искать союзников, как это делал Тайко. Ябу полагает, что он союзник, но, кажется, Торанага не любит союзников. Наш клан будет процветать как вассальный по отношению к Торанаге. Или как вассал Ишидо! Кто выберет, а? И как осуществить убийство?
Оми вспомнил, какая волна радости охватила его, когда было принято окончательное решение.
Он чувствовал ее и сейчас. Но на лице его ничего не отразилось, он смотрел, как служанки, тщательно подобранные в Мисиме для Ябу, разносили зеленый чай и вино. Оми посмотрел на Ябу и Анджин-сана, Марико и Игураши. Все ждали, когда заговорит Ябу.
Комната была большая, в ней было много воздуха, достаточно для того, чтобы здесь могло собираться за ужином с вином и беседой до тридцати человек офицеров. Было еще много комнат и кухонь для охраны и слуг, имелся и сад, окружающий дом, и хотя все было искусственное или временное, построено было прекрасно и к сроку и удобно для обороны. Расходы были сделаны из увеличившегося надела Оми и совсем его не беспокоили. Это был его долг.
Он выглянул через открытые седзи. На переднем дворе было много часовых. Конюшня. Крепость окружал ров. Частокол был устроен из гигантских стволов бамбука, плотно подогнанных друг к другу. Большие центральные столбы поддерживали черепичную крышу. Стены были сделаны из легких раздвигающихся перегородок — седзи, некоторые в виде ставень, большинство их покрыто, как обычно, промасленной бумагой. Добротные плахи для пола были сделаны из бревен, подобранных в зоне прибоя, пол был покрыт татами.
