— Это все дерьмо, — пробормотал он по-английски и почувствовал себя лучше.
— Что вы говорите?
— Ничего. Но то, что вы говорите, не имеет смысла.
— Изучайте письменные знаки, — сказала Марико.
— Я не могу. Это слишком долго. Они не имеют смысла.
— Послушайте, они очень простые, Анджин-сан. Китайцы очень умные. Мы позаимствовали у них письмо тысячу лет назад. Смотрите, этот иероглиф, или символ, обозначает «свинья».
— Он не похож на свинью.
— Однажды так обозначили, Анджин-сан. Давайте я вам покажу. Вот. Добавьте иероглиф «крыша» над «свиньей» и что мы имеем?
— Свинья и крыша.
— Но что это обозначает? Новый иероглиф?
— Я не знаю.
— «Дом». Раньше китайцы считали, что свинья под крышей и была дом. Они не буддисты, они едят мясо, поэтому свинья для них, крестьян, представлялась богатством, отсюда и хороший дом. Отсюда и иероглиф.
— Но как это сказать?
— Это зависит от того, китаец вы или японец.
— Ох!
— Действительно, — засмеялась она. — Вот еще один иероглиф. Символ «крыша», символ «свинья» и символ «женщина». Крыша с двумя свиньями под ней обозначает «довольство». Крыша с двумя женщинами под ней означает «разлад». Понятно?
— Абсолютно нет!
— Конечно, китайцы не очень сведущи во многих вещах и их женщин не воспитывают так, как у нас. В их домах нет согласия, верно?
Блэксорн думал сейчас об этом, на двадцатый день своего нового рождения. Нет. Здесь не было разлада. Фудзико была преданной домоправительницей, и вечерами, когда он шел спать, футоны уже были перестланы, она сидела на коленях около них, терпеливо, безмолвно. На Фудзико было спальное кимоно, похожее на дневное, только более мягкое и с одним свободным пояском вместо жесткого оби на талии.
— Благодарю вас, госпожа, — говорил он, — спокойной ночи.
Она кланялась и молча уходила в комнату через коридор, рядом с той, где спала Марико. Тогда он залезал под тонкую шелковую москитную сетку. Раньше он таких никогда не видел. Там он с удовольствием растягивался на спине, слушая жужжание насекомых за сеткой, и думал о Черном Корабле, о том, как важен Черный Корабль для Японии.
Без португальцев не было бы торговли с Китаем. И не было бы шелка для одежды и этих сеток. Даже сейчас, когда влажный сезон только начинался, он знал им цену.
Если ночью он начинал ворочаться, почти тут же служанка открывала дверь, чтобы спросить, не надо ли ему чего-нибудь. Один раз он не понял. Он отмахнулся от служанки, вышел в сад и сел на ступенях, глядя на луну. Через несколько минут Фудзико, взъерошенная и заспанная, подошла и молча села позади него.
— Могу я чем-нибудь быть вам полезной, господин?
— Нет, спасибо. Пожалуйста, идите в постель.
Она сказала что-то, чего он не понял. Он снова показал ей, что она может идти, Фудзико что-то резко сказала служанке, которая как тень ходила за ней. Вскоре пришла Марико.
— С вами все нормально, Анджин-сан?
— Да. Я не знаю, почему она побеспокоила вас. Боже мой, я только смотрю на луну, я не мог спать. Я только хотел немного подышать свежим воздухом.
Фудзико что-то запинаясь говорила Марико, ей было не по себе, она была огорчена раздражением, прозвучавшим в его голосе. — Она говорит, вы велели ей идти спать. Она только хотела сказать, что у нас не принято, чтобы жена или наложница спали, пока не спит их хозяин, вот и все, Анджин-сан.
— Тогда пусть она изменит свои обычаи. Я часто не сплю ночью. Просто так. Это морская привычка — я очень плохо сплю на берегу.
— Да, Анджин-сан.
Марико объяснила, и обе женщины ушли. Но Блэксорн знал, что Фудзико не ляжет спать и не уснет, пока он не спит. Она всегда была на ногах и ждала, когда бы он ни вернулся в дом. Иногда по ночам он ходил в одиночку по берегу. Даже хотя он и настаивал на том, что ему надо побыть одному, он знал, что за ним идут и наблюдают. Не потому, что боялись, что он попробует бежать. Просто потому, что у них был обычай всегда сопровождать важных гостей. В Анджиро он был важным гостем.
Временами он терпел ее присутствие. После того как Марико сказала: «Думайте о ней как о скале, седзи или стене. Ее долг — служить вам».
С Марико было по-другому.
Он был рад, что она осталась. Без нее он никогда не начал бы обучение солдат, оставленный один на один со сложностями военной стратегии. Он благодарил ее, отца Доминго, Альбана Карадока и других своих учителей.
«Я никогда не считал, что войны ведутся с хорошими намерениями», — снова думал он. Однажды, когда его корабль вез груз английской шерсти в Антверпен, испанские войска напали на город и все вышли на баррикады и дамбы. Вероломная атака была отбита, испанская пехота обстреляна и отступила. Тогда он впервые увидел Вильяма, герцога Оранского, который маневрировал полками как шашками. Атакуя, отступая в притворной панике, чтобы снова перегруппироваться, снова атакуя, паля из ружей душераздирающими, рвущими уши залпами, прорываясь через строй противников, оставляя их умирающими и вопящими. Запах крови, пороха, мочи лошадей и навоза переполнял вас, дикая фантастическая радость убийства овладевала вами и удесятеряла ваши силы.
— Боже мой, как прекрасно побеждать, — сказал он вслух, сидя в ванне.
— Что, хозяин? — окликнул его Суво.
— Ничего, — ответил он по-японски, — я не разговаривал — я думал, просто думал вслух.
— Я понимаю, хозяин. Прошу прощения.
Блэксорн позволил себе расслабиться.
Марико. Да, она была бесценной помощницей.
После той первой ночи, когда он чуть не убил себя, они ни о чем не говорили. Что было говорить?
«Я рад, что нужно так много сделать», — думал он. Времени думать у него не было, за исключением этих нескольких минут в ванне. Никогда не хватало времени, чтобы все сделать. Имея приказ сосредоточиться на подготовке и обучении, а не на своей учебе, он хотел и пытался учиться, нуждаясь в этом, чтобы выполнить обещание, данное Ябу. Времени никогда не хватало. Вечно уставший и вымотанный к ночи, мгновенно засыпающий на закате, чтобы встать на рассвете и ехать на плато. Обучая солдат все утро, он скудно питался, всегда голодный, всегда без мясного. Потом ежедневно после полудня и до ночи — иногда до очень позднего времени — с Ябу, Оми, Игураши, Нагой, Зукимото и остальными офицерами он разговаривал о войне, отвечал на вопросы о военном деле. Как вести войну, какова война у чужеземцев, и какова она у японцев. На суше и на море. Слушатели всегда что-то записывали. Много-много записывали.
Иногда с одним Ябу.
Но всегда присутствовала Марико — часть его — разговаривала с ним. И с Ябу. Марико теперь по-другому относилась к нему, он больше не был для нее чужаком.
