— Да, господин, конечно.
Торанага двинул плечом, чтобы облегчить боль, и поправил мечи.
— Может быть, сделать вам массаж, господин? Или прислать Суво?
— Нет, спасибо. Я позову Суво позднее, — Торанага встал и с большим удовольствием облегчился, потом снова сел. Он носил короткое, легкое шелковое кимоно с голубым рисунком и простые соломенные сандалии. Его голубой веер был украшен крестиками.
Солнце стояло низко, небо было плотно покрыто дождевыми облаками.
— Как прекрасно жить, — сказал он с удовольствием, — я почти слышу, как дождь готовится родиться.
— Да, — сказала она.
Торанага с мгновение размышлял. Потом прочитал стихотворение:
Небо,
Опаленное солнцем,
Обильными плачет слезами.
Марико послушно заставила трудиться свои мозги, начиная с ним игру в стихосложение, столь популярную среди самураев, переставляя слова произнесенных им стихов, переиначивая их, заменяя и придавая им другой смысл. Через минуту она ответила:
Но лес,
Истерзанный ветром,
Мертвыми плачет листьями.
— Хорошо сказано! Да, очень хорошо сказано! — Торанага довольно посмотрел на нее, радуясь тому, что он увидел. Она была в бледно-зеленом кимоно с узорами в виде бамбука, темно-зеленом оби и держала в руках оранжевый зонтик от солнца. Чудесный свет исходил от ее иссиня-черных волос, собранных высоко под широкополой шляпой. Он ностальгически вспомнил, как все они — даже сам диктатор Города — желали ее, когда ей было тринадцать лет и ее отец, Акечи Дзинсаи, впервые представил ее, свою старшую дочь, ко двору Городы. И как Накамура, ставший потом Тайко, просил ее у диктатора и как Города смеялся и публично обозвал его своим нищим сварливым генералом-обезьяной и сказал ему: «Старайся сунуться в бой, крестьянин, а не в благородные щели!» Акечи Дзинсаи открыто презирал Накамуру, своего соперника в борьбе за расположение Городы, это была главная причина, почему Накамура так стремился победить его. И вот почему Накамура с удовольствием наблюдал за злоключениями Бунтаро, которому была отдана эта девушка для упрочения союза между Городой и Тодой Хиро-Мацу. «Хотел бы я знать, — игриво спросил себя Торанага, глядя на нее, — хотел бы я знать, если Бунтаро погибнет, станет ли она одной из моих наложниц?» Торанага всегда предпочитал опытных женщин, вдов или разведенных жен, но никогда не стремился к слишком красивым и слишком умным и молоденьким, или слишком благородного происхождения, с ними было больше неприятностей и приходилось тратить много времени на ухаживания.
Он хихикнул про себя: «Я никогда не спрошу ее, потому что у нее есть все, что я не люблю в наложницах, — кроме подходящего возраста».
— Господин? — спросила она.
— Я думаю о ваших стихах, Марико-сан, — сказал он даже более чем вежливо. Потом добавил:
Почему так холодно?
Лето,
Увы, прошло, и осень
Наступает в своем блеске.
Она сказала в ответ:
Если б я могла использовать слова,
Похожие на падающие листья,
Что за костер
Стихи мои создали б!
Он засмеялся и поклонился с шутливым уважением:
— Я признаю победу за вами, Марико-сама. Чем вас порадовать? Веер? Или повязку на волосы?
— Благодарю вас, господин, — ответила она. — Все, что вам доставит радость.
— Десять тысяч коку в год для вашего сына.
— О, господин, мы не заслужили такого благодеяния!
— Вы победили. Победа и долг должны вознаграждаться. Сколько лет теперь Сарудзи?
— Пятнадцать — почти пятнадцать.
— Ах, да — он был недавно помолвлен с одной из внучек господина Кийямы, да?
— Да, господин. Это было в одиннадцатом месяце прошлого года, месяце белых морозов. Он сейчас в Осаке с господином Кийямой.
— Хорошо. Десять тысяч коку, прямо с этой минуты. Я пошлю распоряжение с завтрашней почтой. Теперь хватит стихов, пожалуйста, выскажите мне свое мнение.
— Мое мнение, господин, что пока мы все в ваших руках, мы в безопасности, как и земля в безопасности в ваших руках.
— Я хочу, чтобы вы были серьезны.
— О, я очень серьезна, господин. Я благодарю вас за милость, оказанную моему сыну. Все будет прекрасно. Я верю, что бы вы ни сделали, все будет прекрасно. Клянусь Мадонной, что я верю в это.
— Хорошо. Но все-таки я намерен услышать ваше мнение.
Она тут же заговорила без опаски, как равная с равным:
— Во-первых, вам надо тайно склонить господина Затаки на вашу сторону. Я догадываюсь, что вы либо уже знаете, как это сделать, либо имеете секретную договоренность с вашим сводным братом и всем внушили его мифическое «отступничество», в первую очередь для того, чтобы потом поставить Ишидо в сложное положение. Далее: вам ни в коем случае нельзя нападать первым. Вы никогда этого не делали, вы всегда учили терпению и нападали только тогда, когда были уверены, что победите, так что при всех объявить «Малиновое небо» — это использовать еще одну уловку. Теперь дальше: время. Мое мнение, что вам следует делать то, что вы собираетесь делать, объявив план «Малиновое небо», но никогда к нему не приступать. Это приведет Ишидо в смятение, так как, очевидно, что его шпионы здесь и в Эдо сообщат о вашем плане и он рассредоточит свои силы, как стаю куропаток в плохую погоду, чтобы приготовиться к угрозе, которой на самом деле не существует. Тем временем вы проведете два месяца, собирая союзников, чтобы перехватить их у Ишидо и разрушить его коалицию, чего нужно добиться любыми средствами. И, конечно, вы должны выманить Ишидо из Осаки, из замка. Если вам не удастся этого сделать, он победит или по крайней мере вы потеряете сегунат. Вы…
— Я уже объяснял свою позицию в этом вопросе, — выкрикнул Торанага, уже не шутя. — Вы забываетесь.
Марико сказала беззаботно и счастливо:
— Мне сегодня доверили секреты о заложниках, господин. Они — нож в вашем сердце.
— Что с ними?
— Будьте терпеливы со мной, пожалуйста, господин. Я, возможно, никогда больше не смогу разговаривать с вами таким образом, который Анджин-сан называет «открытым английским личным разговором», — у нас не будет другого подобного случая. Я прошу вас извинить меня за плохие манеры, — Марико напряглась и, как ни удивительно, заговорила как равная с равным.
— Мое искреннее мнение, что Нага-сан прав. Вы должны стать сегуном, или вы не выполните своего долга перед империей и перед Миноварой.
— Как осмеливаетесь вы говорить такую вещь!
Марико осталась совершенно безмятежной, его явный гнев совершенно не трогал ее:
— Я советовала бы вам жениться на госпоже Ошибе. До совершеннолетия Яэмона еще восемь лет, до официального унаследования должности сегуна — это вечность! Кто знает, что может случиться за восемь месяцев, не говоря уже о восьми годах?
