— Нани кото да? — спросил он хрипло и, когда никто не ответил сразу, повторил: — Нани кото да?
Японцы упали на колени, их головы склонились в грязь. Только один священник остался стоять. Он поклонился и начал объяснять, запинаясь, но мужчина презрительно оборвал его и показал на старосту: «Мура!»
Мура, староста, продолжал держать голову склоненной и начал быстро объяснять. Несколько раз он указал на Блэксорна, один раз на корабль и два раза на священника. Теперь на улице прекратилось всякое движение. Все, кто был на виду, стояли на коленях и низко кланялись. Староста кончил говорить. Вооруженный человек надменно допрашивал его еще некоторое время, и он отвечал четко и быстро. Потом солдат что-то сказал старосте и с явным презрением указал на священника, потом на Блэксорна, и седоволосый человек более просто пересказал это священнику, который покраснел.
Мужчина, который был на голову ниже и много моложе Блэксорна, с красивым лицом, слабо покрытым оспинками, посмотрел на незнакомца.
— Онуши иттаи доко кара китанода? Доко но куни но монода?
Священник сказал нервно:
— Касиги Оми-сан спрашивает, откуда ты пришел и какой ты национальности?
— А мистер Оми-сан — дайме? — спросил Блэксорн, с опаской косясь на меч.
— Нет. Он самурай, который отвечает за деревню. Его фамилия Касиги, Оми — его имя. Здесь они всегда сначала называют фамилию. «Сан» означает «благородный», и вы добавляете его ко всем именам из вежливости. Вам лучше научиться быть вежливым и быстрее приобрести хорошие манеры. Здесь они не терпят плохих манер. — Его голос стал строже. — Поторопитесь с ответом!
— Из Амстердама. Я англичанин.
Было заметно, что отец Себастьян был поражен. Он сказал самураю: «Англичанин. Из Англии» — и начал объяснять, но Оми нетерпеливо оборвал его и разразился потоком слов.
— Оми-сан спрашивает вас, не вы ли руководитель. Староста говорит, что живы только несколько еретиков из вашей команды, и большинство из них больны. Среди вас есть адмирал?
— Я руководитель, — ответил Блэксорн, хотя, по правде говоря, теперь на берегу должен был командовать адмирал. — Я командую, — добавил он, зная, что адмирал Спилберген не мог бы ничем командовать ни на берегу, ни на борту, даже будучи здоровым и сытым.
Новый поток слов самурая.
— Оми-сан говорит, что, раз вы руководитель, вам разрешено свободно ходить по деревне, где хотите, пока не приедет хозяин. Его хозяин, дайме, решит вашу судьбу. До тех пор вам разрешается жить как гостю в доме старосты и приходить и уходить, когда угодно. Но вы не должны оставлять деревню. Ваша команда ограничена в передвижениях, им нельзя выходить из дома. Вы поняли?
— Да, где моя команда?
Отец Себастьян показал неопределенно на скопление домов около верфи, очевидно, расстроенный решением Оми и его нетерпением.
— Там! Радуйся свободе, пират. Тебе дьявольски повезло с…
— Вакаримас ка? — Оми обратился непосредственно к Блэксорну.
— Он говорит: «Ты понял?»
— Как будет «да» по-японски?
Отец Себастьян сказал самураю: «Вакаримасу».
Оми презрительно махнул им рукой, чтобы они уходили. Они все сделали низкий поклон. За исключением одного мужчины, который стоял не кланяясь, в нерешительности.
С неуловимой скоростью боевой меч со свистом очертил серебристую дугу, и голова мужчины свалилась с плеч, залив землю фонтаном крови. Тело несколько раз изогнулось в конвульсиях и застыло без движения. Непроизвольно священник отступил на шаг. Ни у кого на улице не дрогнул ни единый мускул. Головы остались наклоненными. Блэксорн остолбенел. Оми небрежно поставил свою ногу на труп.
— Икимаса! — сказал он, махнув рукой, чтобы они ушли. Люди перед ним опять поклонились ему до земли, а затем бесстрастно ушли. Улица стала пустеть.
Отец Себастьян глянул вниз на тело. Он медленно перекрестил его, произнес: «Во имя отца и сына и святого духа» — и оглянулся на самурая, но теперь без страха.
— Икимаса! — Блестящий конец меча опустился на тело. Спустя долгое мгновение священник повернулся и ушел. С достоинством. Оми пристально смотрел на него, потом оглянулся на Блэксорна. Тот повернулся, чтобы уйти, и, отойдя на безопасное расстояние, быстро завернул за угол и исчез.
Оми неудержимо расхохотался. Улица теперь была пуста. Отсмеявшись, он обеими руками схватился за меч и начал методично рубить тело на мелкие куски.
* * *
Блэксорн сидел в маленькой лодочке, лодочник кормовым веслом весело правил к «Эразмусу». Он не беспокоился, как попадет на корабль, так как на главной палубе было видно много людей — все самураи. Некоторые в нагрудниках, но большинство носили простое кимоно, как они называли свою одежду, и по два меча. У всех была одинаковая прическа: верхняя часть головы выбрита, а волосы сзади и по сторонам собраны в косичку, смазанную маслом, сложены вдвое на макушке и плотно завязаны. Только самураям разрешалась такая прическа, и для них она была обязательной. Только самураи могли носить два меча: длинный двуручный боевой меч и короткий, типа кинжала, — мечи тоже были для них обязательны.
Самураи стояли вдоль его корабля, наблюдая за ним.
Охваченный беспокойством, он поднялся по сходням и прошел на палубу. Один самурай, более изысканно одетый, подошел к нему и поклонился… Блэксорн уже был хорошо обучен и поклонился им всем, и все на палубе встретили его дружелюбно. Он все еще был в ужасе от неожиданного убийства на улице, и их улыбки не успокоили его предчувствий. Он прошел по направлению к коридору и внезапно остановился. Поперек двери была приклеена широкая лента красного шелка и сбоку от нее — маленький знак со странными закорючками. Он поколебался, проверил другую дверь, но и она была опечатана красной лентой и такой же знак прибит гвоздями к перегородке.
Он подошел, чтобы снять шелковую ленту.
— Хотте оке! — чтобы замечание было понятней, самурай-часовой покачал головой. Он больше не улыбался.
— Но это мой корабль, и я хочу… — Блэксорн, глядя на мечи, старался скрыть свое беспокойство. — «Я должен спуститься ниже, — подумал он. — Я должен попасть к руттерам, своему и секретному. Иисус Христос! Если их найдут и отдадут священникам или японцам, мы погибли. Любой суд в мире — за пределами Англии и Нидерландов — приговорит нас как пиратов при таких доказательствах. В моем руттере даны даты, места и количество награбленного, количество жертв на трех наших стоянках в Южной и Северной Америке, число разграбленных церквей, и как мы жгли города и торговые корабли. А португальский бортовой журнал? Это наш смертный приговор, так как он, конечно, краденый.
По крайней мере он куплен у португальского предателя, и по их законам любой иностранец, ставший хозяином любого из таких журналов, позволяющих проходить Магелланов пролив, должен быть приговорен сразу же к смерти. И если руттер найден на борту вражеского корабля, корабль должен быть сожжен и вся команда на борту казнена без всякой жалости».
