– Если бы ее убили днем, об этом бы уже знал весь город, и консьержка мне об этом рассказала бы. Городок-то небольшой…
– Верно.
Соколов вернул документы и дружески взял учителя под локоть.
– Борис Вениаминович, вы человек здесь неизвестный. Преступление для нашего города исключительное, и есть основание думать, что совершил его кто-то не местный. Не то чтобы я подозревал именно вас… Но не могли бы вы остаться у нас еще на сутки?
– Это задержание?
– Ну что вы, Борис Вениаминович! Я не имею права вас задерживать. Это душевная человеческая просьба.
– Что ж, охотно задержусь, – быстро согласился Гнеушев. – Кстати, я еще не был в вашем краеведческом музее. Пойду поищу следы татаро-монголов. Может, найдется хоть один?
– Не надейтесь.
Они вместе вышли из здания вокзала и направились к служебному газику Соколова.
– Капитан, вы как-то странно ведете расследование. Почему бы сразу не поехать в гостиницу, не спросить у консьержки? Вдруг ночью меня в гостинице не было?
– Вы были ночью в гостинице.
– В таком случае вы должны знать, что я делал этой ночью.
– Точно так.
– И что же?
Соколов тяжело вздохнул:
– Палисадов вернулся с областного совещания поздно вечером. Когда вы успели с ним встретиться и так основательно поговорить, что он рассказал вам о моей скромной персоне?
– Грубо, капитан, очень грубо! Для того чтобы выяснить, что Палисадов был ночью у меня, не нужен дедуктивный метод. Достаточно было спросить у консьержки.
– Почему вы не воспользовались этим в качестве алиби? Более надежного свидетеля, чем Палисадов, в городе не найти. Зачем вы согласились остаться?
– А вы как думаете?
– Вы чего-то боитесь, Гнеушев. Вы нарочно опоздали на первый поезд. Вас видела кассирша, когда вы устроили перед кассой спектакль, изображая опоздавшего. Только беспечный человек может опоздать на поезд в маленьком городе. Вы не похожи на беспечного человека.
– Как это скучно, капитан! – Гнеушев поморщился. – Я думал, вы профессионал, а вы обычный провинциальный фантазер.
И учитель бодрым шагом направился к центру города.
– Сука… – бормотал он на ходу. – Падло ментовское…
Капитан на газике догнал его на вязовой аллее, ведущей в усадьбу. Учитель быстро шагал, широко размахивая руками. Временами он стремительно нырял в придорожные кусты и выкручивал, как лампочки, из пожухлой травы грибы, похожие на куриные яйца, бережно обдувал их и с довольным урчанием засовывал в карманы плаща.
– Грибочками интересуетесь? Как называются?
– Местный, а не знаете? – удивился Гнеушев. – Это шампиньон, деликатесный гриб!
– Неужели? – усомнился Соколов. – А наши их не берут, называют подкурятниками .
– Какая дикость!
– Вас подвезти?
– Спасибо, я страстный ходок. На ходу отлично думается, вспоминается…
– Есть что вспомнить?
– Да уж пожил, пожил!
Соколов больше не предлагал сесть в машину, но следовал рядом, не отставая и не опережая. Когда Гнеушев нырял в кусты, Соколов останавливался и ждал, как личный шофер.
– Пожалуй, я все-таки сяду, – в конце концов сдался учитель. – Ведь вы не отстанете от меня?
– Верно, – подтвердил капитан, – я не отстану от вас, будьте уверены.
– Что-то нашли в моем номере?
– Ничегошеньки. – Максим Максимыч развел руками, на время бросив руль. – Ни пылинки, ни соринки, ни окурочка. Консьержка так хорошо о вас отзывалась. Такой редкий постоялец, сам за собой всё убрал!
– Это кажется подозрительным?
– Да как вам сказать…
– Мой покойный дед был графом и владельцем нескольких имений в Курской, Орловской и Рязанской губерниях. Но он сам выносил за собой ночной горшок. Он не держал в доме лакеев. Дедушка был отчаянным демократом и любил русский народ. За это его и повесили красные.
– Сочувствую! То же случилось и с моим дедом. Правда, его казнили мамонтовцы.
– И опять мы с вами квиты.
– Боюсь, уже нет.
– Уже нет? Послушай, Соколов! Если ты ничего не нашел, если у тебя ничего на меня нет, какого хрена ты ко мне привязался?
Капитан сделал вид, что не заметил тыканья.
– Один неделикатный вопрос. Что вы делали с Палисадовым этой ночью?
Гнеушев усмехнулся:
– Капитан, я мог бы послать тебя… к Палисадову. Но я утолю твое любопытство. Мы пили хорошее вино, вспоминали грешки молодости.
– Какое было вино?
– Чудесное! Бордо из Франции.
– И совсем неделикатный вопрос: куда вы выбросили пустую бутылку?
– Не помню… Вероятно, в корзину для мусора.
– Когда вы пили бордо, вы не залили вином подоконник?
– Нет.
– Тем не менее вы его тщательно вымыли.
– Обычный педантизм.
– Вы и внешние подоконники за собой моете?
– Внешний подоконник вымыл дождь, капитан.
Максим Максимыч постучал себя по лбу:
– Ах да, ночью прошел дождь…
– Ничего ты не забыл, – процедил учитель, – но тебе меня не переиграть.
Соколов остановил машину.
– А я с тобой и не играю, Гнеушев! Все игры закончились, когда я увидел Лизу мертвой. И если бы я был уверен, что ее убил ты, я пристрелил бы тебя не раздумывая.
– За чем же дело стало? – хладнокровно поинтересовался Гнеушев. – Пистолет в расстроенных чувствах еще не потерял?
– Не уверен я. Но не нравишься ты мне. Когда ты первый раз шел от гостиницы, то должен был проходить в нескольких метрах от места убийства. Конечно, было еще темно. Но на убитой было белое платье. Как ты ее не заметил? Грибы в кустах видишь, а мертвое тело возле дороги – нет?
– Бывает.
– Не мог ты ее не заметить, стрелок. Значит, одно из двух. Или это ты ее убил, или натолкнулся на мертвое тело, страшно испугался и решил «опоздать» на поезд. Ты боишься уезжать. Вид у тебя гордый, а в глазах тоска смертная. Кто-то тебя подставил, учитель! Ты решил его перехитрить и напрашиваешься на арест. Потом выяснится, что ты невиновен, а за это время найдут настоящего убийцу. Но зачем ты хочешь отсидеться в камере? Что такого рассказал тебе Палисадов? Рассказал, еще не зная, что произойдет убийство.
– Останови машину. Я передумал идти в музей.
– Не хочешь мне помочь?
В глазах Гнеушева промелькнуло подобие сочувствия.
