Так родился орден Храма. Но роль его не ограничивалась защитой паломников. Рыцари Храма отличались доблестью и отвагой среди рыцарей других орденов. Франция отдала им должное за Святую Землю, так как они были самыми страстными защитниками королевства, с которыми лучше не связываться; они никогда не просили пощады и никогда не платили выкуп за свою свободу, поэтому-то, пленив их живыми, мусульмане сразу отрубали им головы и насаживали на пики для всеобщего устрашения.
— После долгого перехода по морям, — продолжил Адемар (жить ему осталось одну ночь, и он страшно боялся рассвета), — когда я наконец-то достиг Святой Земли, я поверил в чудо. Буря надолго задержала нас, запасы воды ежедневно уменьшались. К концу путешествия нам выдавали, чуть ли не по капле. И вдруг я увидел благословенную землю с финиковыми пальмами, яблонями, лимонными деревьями, смоковницами и гигантскими кедрами, спускавшимися к морю; воздух был пропитан сладкими ароматами бальзама, мирры и благовоний. Во множестве росли медовый тростник, сахарный тростник, гвоздичные деревья, мускатный орех и перечные деревья. Были на Святой Земле и замки с патио, с садами, в которых цвели розы, орошаемые фонтанами; дорожки были выложены фаянсовыми плитками и покрыты турецкими коврами. Вместе со всеми высадившись на берег, я купил лошадей, ослов, мулов, а также быков и овец, собак и кошек, приобрел двугорбых и одногорбых верблюдов; я поменял свою кольчугу на арабский халат и тюрбан, надел бабуши; одним словом, оделся на восточный манер.
Утро. Мы засиделись. Телефон протрезвонил несколько раз, нам объявили, что уже шесть часов и пора уезжать.
В такси, которое везло нас в аэропорт, мы не могли оторваться от чтения Серебряного свитка.
— Когда я, наконец, добрался до лагеря тамплиеров на краю Иерусалима, мне выделили скромную постель: соломенный тюфяк, простыню и тонкое шерстяное одеяло на все случаи жизни: от холода, дождя, солнца, оно же служило и попоной для лошадей. Дали мне и два мешка: один для постели и сменного белья, другой для простой одежды. Был, правда, еще мешок из стальных колец для хранения доспехов. Дали мне и холстину, на которой я ел, и холстину, которой утирался после умывания.
В вечер моего приезда Маршал, ответственный за дисциплину, созвал рыцарей для совместного ужина. Маршал обычно нес наш штандарт во время боя. Был там и Командор-интендант, занимавшийся снабжением: так что ужин обещал быть обильным.
Мы вошли в зал собраний. Некоторые сели за первый стол, другие, сержанты, ели где попало, но все вместе мы прослушали службу и шестьдесят обязательных «Отче наш»: тридцать за здравствующих и тридцать за погибших. Потом все подождали, пока начальство займет свои места. Много чего было на столах: хлеб, вино, вода, кроме всего прочего. Затем капеллан дал свое благословение, и каждый брат прочитал «Отче наш». Этот день не обманул моих ожиданий. Отведал я и говядины, и баранины, которых не видел уже несколько месяцев. В конце ужина Маршал, с лицом, прокаленным солнцем, с белой бородой и седыми волосами, пригласил меня в соседнюю комнату.
— Адемар, — сказал он, когда мы остались совсем одни, — ты прибыл на Святую Землю по велению наших братьев не для того, чтобы защищать паломников, но для выполнения одной миссии. Тебе, возможно, неизвестно, но здесь пролилось очень и очень много крови. Крестоносцы убивали мусульман и иудеев десятками тысяч.
Этот Иерусалим, добытый кровью, передается нам, кровью залитый. Турки вновь завоевали Цесарию, они только что взяли штурмом замок Арсур. Наше королевство, которое мы называем Королевством Иерусалимским, после битв при Бей-баре постоянно уменьшается. Замки тамплиеров — Де-Бофор, Кастель-Блан, Цфат — опустошены, так же как и монастырь Крак в Сирии, считавшийся неприступным.
Будучи Маршалом тамплиеров, я вижу, как хиреет наше потерявшее боевой дух войско, вижу, как отступает наша кавалерия, как она слабеет. Я вижу, как один за другим сдаются наши замки, как убивают наших христиан. Не знаю уж, сколько оплакал я наших братьев, которые были мне как родные; все они повешены или обезглавлены сарацинами. Скоро начнется осада Сен-Жан-д'Акра. А завтра наступит очередь Иерусалима. Уже тридцать лет нахожусь я на Святой Земле, и я уже на исходе жизни, битв, ран и поражений. Ты должен знать правду: когда-то мы владели этой страной, сегодня нас осталось меньше, чем наших врагов. Восточное королевство потеряло так много, что уже не сможет оправиться. Сирийцы поклялись, что не останется ни одного христианина не только в святом городе, но и во всей стране. Они возведут мечети на наших святых местах, на эспланаде Храма, где находится наша Святыня, и на месте церкви Святой Марии. А мы ничего не можем сделать без подкреплений, в которых нам отказывают.
— Как? — удивился я. — Наши братья во Франции больше не поддерживают вас?
— Нам отказывают из-за Креста, являющегося нашей эмблемой. Но в любом случае нам необходима помощь, чтобы спастись. Это одна из причин, по которой тебя прислали. Ты молод и силен, отличный воин, и ты грамотен и разбираешься в искусствах. Завтра ты будешь в Иерусалиме, там тебя уже ждут. Действуй, Адемар, и спаси все, что сможешь!
— Но что я должен делать? — спросил я. — Что должен спасать?
Маршал пристально посмотрел на меня и ответил словами, смысл которых остался для меня загадкой:
— Наше сокровище.
На другой день на рассвете я поднялся в Иерусалим. Слова Маршала растревожили меня, но на душе стало легче, когда я увидел город моей мечты. Подъем к святому городу был крутой, двигался я медленно, потому что лошадь моя устала. А сердце радостно билось от нетерпения: наконец-то мне дано было увидеть святой город, город мира! С вершины холма между двух долин я уже видел его стены и ликовал.
Адемар замолчал, будто заново переживая этот момент. Дыхание его участилось, казалось, ему трудно дышать. Хотя он и не жаловался, но ожоги очень мучили его.
— Ах! Иерусалим, — вздохнул Адемар, как будто перед его глазами вновь стоял вечный город, построенный Годфруа де Буйоном, где тот установил свою власть и завел двор; к нему стекались десятки тысяч паломников, чтобы взглянуть на Гроб Господень, шли из всех христианских стран — Италии, Германии, России, Северной Европы, Испании, Португалии.
Я видел укрепления Иерусалима со стороны пустыни и с горной вершины и, подталкиваемый ветром, влекомый светом, вошел в белый город, казавшийся спокойным в светлых сумерках. Я увидел блестящие купола и не поверил своим глазам. Позади меня пустыня и синие горы, передо мной — сверкающие камни и редкий кустарник, в котором бедуины пасли своих овец.
Через Дамасские ворота я проник в город с большими зданиями, построенными крестоносцами, в них размещались ордена монахов, тамплиеров, госпитальеров, бенедиктинцев. Можно было подумать, что каждый захотел воздвигнуть свой храм, свое святилище. Вдалеке я заметил два купола, возвышавшихся над городом: на востоке — купол храма Всевышнего, бывшей мечети, переделанной в церковь, и на западе — ротонду Гроба Господня. Часовня, над которой возвышалась дозорная башня больницы, венчала колокольню Голгофы. Эти три точки господствовали над башенками, зубцами, колоколенками и террасами, и над четырьмя главными башнями города. Четыре широкие улицы соединяли башни, а вдоль улиц стояло множество церквушек, монастырей и жилых зданий, запрятанных в узких переулках, образуя ансамбль кварталов. Все эти улицы делили город на четыре различных района: Иудейский, на севере, был самым большим. Главные ворота города и ворота Сен-Этьен выходили на лагерь крестоносцев. Две улицы, пересекавшиеся с севера на юг, — улица Сен-Этьен и улица Сион, выходили одна к Храму и Навозным воротам, другая — к Сионским воротам. Две поперечные улицы назывались улицей Храма, которая упиралась в Гроб Господень, и улицей Давида, которая позволяла подойти к воротам с таким же названием, минуя церковь Сен-Жиль, и к большой площади, бывшей эспланаде Храма.
