— Кто такой? — спросил я.
— Один сарацин. Ты узнаешь, что не все они наши враги. Этот человек проведет тебя в нужное место. Собирайся, уезжай сегодня же вечером, подумай о своих плененных товарищах, о тех, кого поразила проказа, и о тех, кто пал в бою от меча, и думай о костре Великого магистра и Командора Нормандии, и обещай мне, что все будет сделано не зря.
Тогда я встал и произнес:
— Я, Адемар Аквитанский, рыцарь и новый Великий магистр Храма, обещаю быть послушным и соблюдать вечную верность Иисусу Христу и обещаю, что буду защищать не только словом, но и оружием книги Ветхого и Нового Заветов, и я обещаю соблюдать все правила ордена согласно статусу, предписанному нам нашим отцом, святым Бернаром.
И пусть, сколько следует, я пересеку моря для битв. Да восстану я против королей и ложных принципов. Да не застанут меня врасплох без коня и оружия, да не убегу я от трех врагов и приму бой. Не использую никогда для себя добро ордена и навсегда сохраню целомудрие. Никогда я не выдам секретов нашего ордена и никогда не откажу в услуге оружием, материально или словом монахам, главным образом монахам аббатства Сито.
Перед Богом своей волей я клянусь, что соблюду все это.
— Да помогут тебе Бог и святые Евангелия, брат Адемар.
В большом зале замка пожар возник внезапно и распространился с ужасающей скоростью, будто начался сразу в нескольких местах. Стены, пол, деревянную резную мебель, лизали языки пламени, порождая удушливый дым. Все побежали, спасаясь от огня и ядовитого дыма. Паника разрасталась. Некоторые стонали от удушья, другие падали без чувств.
Я был готов. Ибо я чувствовал присутствие Всевышнего в этом огне, и я взывал: возникни, появись, о Всевышний, обрети силу, рука Божия, возникни, как в былые времена, как перед прошлыми поколениями. Не ты ли раздул огонь в этой комнате?
Так говорилось в Уставе: злые будут изгнаны, когда зло будет вырвано и когда поднимется дым; тогда только справедливость, словно солнце, засияет над миром, и знанием наполнится мир, и порок исчезнет. А я, все еще страдая от восторга, стоявшего за гранью разумного, не зная, как поступить, я воспользовался суматохой и убежал. Я мчался в темноте что есть мочи; меня несли буквы, не дававшие угаснуть моему порыву.
«Гьюмель», третья буква алфавита, символ благополучия и сострадания.
«Мем», означающее цифру сорок, напоминая о сорока годах, проведенных евреями в пустыне, прежде чем нашли они Землю Обетованную. И потом
«Самех». Ее округлая форма заставляет вспомнить о беспрерывно крутящемся колесе судьбы.
ВОСЬМОЙ СВИТОК
СВИТОК ИСЧЕЗНОВЕНИЯ
Женщина прячется в укромных углах,
Женщина на городских площадях,
Женщина ждет у ворот городских,
Женщина страха не знает.
Глазами повсюду она шныряет,
Взглядом похотливым она прельщает
Мужчину мудрого, дабы в соблазн ввести,
Мужчину сильного, чтобы силы лишить,
Судей совращают, чтоб плохо судили,
Мужей добропорядочных, чтобы плохими стали,
Честных мужей с пути сбивают,
Скромный мужчина в грех впадает.
Все делают женщины, чтобы неправда была,
Тщеславие мужчин — вот их дела,
Далеки от дороги добра,
Всех мужчин они в пропасть толкают,
Выпутывайся, как знаешь, сын человеческий.
Кумранский свиток. «Женские ловушки»
Я очнулся после приступа отчаяния, и тут из глубины памяти всплыло воспоминание, казалось бы, совсем забытое, которое вдруг завладело мною так сильно, что невозможно было ему противостоять; оно вызвало у меня смех, безудержный смех. Мне было три года, и отец называл меня Ари-лев и рассказывал о льве, непобедимом в бою.
Я открыл глаза. Я находился посреди какого-то поля. Вокруг меня все качалось, я упал на землю, не зная, кто я, где был, в каком веке странствовал, не помня даже, сколько мне лет. Я чувствовал на себе испуганные взгляды. Это были крестьяне, смотревшие на меня, как на мертвеца. Лежа на спине, запрокинув голову, вытаращив глаза, вытянувшись, словно я покоился на облаке, я вновь почувствовал вибрацию, идущую одновременно извне и сотрясавшую меня изнутри. Знаю, что что-то произошло, но ничего не помню, не могу ничего нащупать в своей памяти.
Словно путник, уставший после долгой дороги, я медленно поднимался среди нескончаемой музыки, слышной только мне одному. Орел с распростертыми крыльями пролетел надо мной высоко в небе. И только тут я вспомнил все, что произошло накануне: я был пленником тамплиеров, и в момент, когда Командор приставил к моему горлу меч, намереваясь убить меня, в зале начался пожар, и я убежал.
Сейчас все казалось пустым и угасшим, удивительно спокойным, как после сна, словно вчерашний мир улетучился. Я решил осторожно вернуться в церковь Томара, чтобы отыскать там Джейн.
На том месте, где я ее оставил, никого не оказалось. Из телефонной будки я позвонил в нашу гостиницу, и мне сказали, что Джейн несколько часов назад ушла, не уточнив куда. Тогда я вернулся в гостиницу и взял ключ от ее номера. Вещи все еще были разбросаны, а среди них и мой талит. Я аккуратно развернул его. Серебряный свиток находился на месте, она, конечно же, спрятал его перед уходом, как это сделал бы я. Я прождал ее до поздней ночи и, в конце концов, под утро уснул — сказались усталость и волнения.
Проснувшись, я уже не сомневался: ее похитили. Кого же вызвать? Португальскую, французскую, американскую или израильскую полицию? Почва уходила у меня из-под ног. Я уже не знал, кто есть кто: кем был профессор Эрик-сон, кто такой Йозеф Кошка, чего он хотел, кем была Джейн, что у них у всех на уме.
Я, было, решил позвонить Шимону, но что-то меня удержало. Опасение подставить под удар Джейн. Чтобы успокоить дух, я попытался разобраться в своем положении, вспомнить о событиях, случившихся после моего ухода из пещер, вспомнить, чтобы собрать их воедино, придать им смысл. А для этого следовало сосредоточиться, поставить за скобки существующий мир и услышать глубокий голос истины.
Я развернул Серебряный свиток и, не читая его, всматривался в буквы.
Перед глазами возникла буква С, которая соответствует букве
«Каф» вызывает ассоциации с ладонью руки, выполнением усилия для обуздания природных сил. Эта буква была начертана на лбу профессора Эриксона, убитого на алтаре во время ритуального жертвоприношения к Судному дню. Будучи франкмасоном, он одновременно являлся и главой секретной организации — военной ветви масонского братства. Нам удалось выяснить, что она существовала всегда: орден Храма. Вместе с Великим магистром Йозефом Кошкой они пытались восстановить Храм, который давал возможность переходить от видимого к невидимому, иначе говоря, встречаться с Богом. Эриксон поставил перед собой задачу: найти сокровище Храма, в которое входили все ритуальные предметы, вроде пепла Красной коровы, которым производилось обязательное очищение в день Суда. В этом ему помогала его дочь Руфь Ротберг со своим мужем Аароном. Они оба принадлежали к движению хасидов. В их задачу входило определение точного местонахождения Храма, дабы расположить его центр в самом святом и тайном месте — святая святых — месте встречи с Богом. Все строители и архитекторы были франкмасонами, и их финансовое и политическое могущество должно было привлечь фонды, необходимые для восстановления Храма.
