Я не ищу для него извинений: но мы собрались здесь, чтобы прояснить все обстоятельства случившегося, так что, не возвращаясь в доисторические времена, как предложила моя сестра — она, конечно, пошутила! — я считаю необходимым упомянуть в своих показаниях, что разлука с родиной сделала моего отца несчастным. Полюбив, можно поселиться в чужой стране, но год или два спустя воспоминания детства начинают тревожить тебя, я сознательно употребляю здесь слово тревожить, вы сейчас поймете почему. Да, любовь прекрасна, но она редко когда способна заместить детские воспоминания, язык детства, друзей, родителей и небо родной страны… Если хотите знать мое мнение, люди придают любви слишком большое значение.
Наш отец чувствовал себя зажатым в тиски, жизнь угнетала его. Принято считать, что люди строят свою жизнь сами, основываясь на ясном, хорошо осознанном выборе, но для большинства смертных было бы правильнее говорить именно о сложившейся жизни: она собирается вокруг нас, как наше собственное дерьмо, липнет к коже, мешает двигаться вперед, иными словами — каждый наш выбор добавляет очередной кол в изгородь, которая постепенно вырастает вокруг нас, мешая видеть остальной мир, не позволяя пожалеть об упущенных возможностях… Тем, кто покинул родные места, точно известно, что другой мир существует и они от него отказались. Пресловутые колья прорастают через их сердце. Ностальгия повергает их в ярость. Она, эта ярость, была хорошо знакома моему отцу, вот что я пытаюсь вам объяснить.
Я люблю его. Думаю, вы тоже любите своего отца, человеку это свойственно. Я рад, что могу рассказать о нем здесь, оживить его образ. Но продолжим: наступил момент, когда отец, вместо того чтобы подкарауливать щегла на берегу пруда или медяницу на краю поля, принялся ставить ловушки и капканы. Раньше он фотографировал, чтобы запечатлеть на пленке то волшебное мгновение, когда человек и животное встречаются взглядами, он пытался уловить убегающую красоту цапли, взлетающей с болотной глади, или хитрые глаза любопытного кролика… Теперь же его интересовал один только панический страх попавших в капкан зверей, их судороги, их смерть. Окровавленные куницы, разинувшие пасть в беззвучном крике, в отчаянии бьющиеся на земле мускусные крысы, лисицы и бобры с переломанными лапками, молодые лани с перебитым хребтом… глаза, из которых уходил свет жизни. Чем явственнее было страдание живых тварей, тем больше радости оно приносило отцу. Нет, я не знаю, кому он продавал эти снимки. Но когда наша мать случайно наткнулась на них, убирая фотолабораторию отца, она была потрясена. Она рыдала, ее рвало, ваша честь, и я, из уважения к вам, не стану повторять те слова, которые она выкрикивала. Прости, дорогая мама, но смотреть на тебя в тот день было страшно.
Вскоре после этого между родителями начались ужасные ссоры, и через год они развелись. Я смотрю на вещи холодно и отстраненно, ваша честь, и так же холодно и отстраненно излагаю их. Я не мучаю животных, но я — сын своего отца и беру на себя ответственность. Женщины не способны это понять. Прошу меня простить: я говорю с вами как мужчина с мужчиной, хотя вы вполне можете быть и женщиной, в наши дни женщин-судей становится все больше. Но за долгие годы судебной практики вы многое повидали и, как и я, знаете, что мужчинам свойственно смотреть правде в глаза, а женщины чаще всего морщат носик, отворачиваются и хихикают. Фиона — исключение. Я сам ее воспитывал и сделал все, чтобы моя сестричка не выросла дурочкой. Наша мать витает в облаках, но мы с Фионой живем реальной жизнью.
Все живые твари умирают, так или нет? Умирают. Это захватывающий процесс, так или нет? Лично я, ваша честь, понимаю, сколь завораживающим может быть угасающий огонек жизни в глазах существа, соскальзывающего в смерть. Как это возможно — некто здесь, с нами, на этом свете… а мгновение спустя его уже нет? Это ведь просто ужасно, невероятно. Все это ощущают. Даже слизняк сопротивляется, если кому-нибудь вздумается поднести зажженную спичку к его оранжевому резиновому тельцу; он возмущенно корчится изо всех своих ничтожных силенок: Эй! Вы что? Прекратите! Я имею право на существование!
Мой отец должен был уехать, и он это знал. Он должен был нас оставить. Чтобы освободиться, ему пришлось отгрызть себе лапу, как делают попавшие в капкан лисицы. Он оставил нас здесь, Фиону и меня. Однажды он сказал мне: я искалечен, но свободен. Я хромаю, но иду, куда хочу. Что до остального…
Я видел последние снимки отца: они потрясают душу. Лань смотрит огромными круглыми глазами, вы можете погрузить свой взгляд в самую глубину ее зрачков, и то, что вы там видите, завораживает… Все Брижит Бардо нашего мира «отдыхают», понимаете, о чем я?
Космо? Всегда его терпеть не мог. Чертов шут, лицемер, задавака. Клоун-развратник, худший из всех клоунов. Проклинаю тот день, когда наша мать встретила его.
Я проклинаю Космо. Да, секретарь хорошо расслышал и может занести в протокол: я проклинаю Космо. Ха!
ЭЛЬКЕ
Мои дети еще слишком молоды, чтобы понять, ваша честь. Они поймут позже, я в этом уверена. Прошу вас об одном: выслушивая их показания, не забывайте, что они совсем молоды. Молодость любит крайности, она непримирима, не так ли? Если вспомнить наши молодые годы…
Вы наверняка понимаете, как много, как ужасно много я должна рассказать вам о Космо но, поскольку нужно с чего-то начать, я бы предпочла описать, что чувствовала, когда он прикасался ладонями к моей коже. Они заставляли меня таять, ваша честь. Стоило ему ко мне прикоснуться — в любом месте, — и словно маленькие ручейки растопленного весенним солнцем снега вырывались на свободу, стремясь заполнить каждую ямку, впадинку, канавку, трещинку в земле, а иногда мне казалось, что это кровь — понимаете, сладкая кровь течет у меня изо рта или из потаенной пещерки, да, прикосновение Космо и правда напоминало кровь или снег, окровавленный снег, снег, ставший водой… Он раздевал меня — постепенно, нежно целовал обнаженную кожу, согревал дыханием тело под одеждой… Каждая часть тела становилась открытием, чем-то таким, чего я прежде никогда не видела и не ощущала, я вскрикивала, обнаружив, что у меня, оказывается, есть затылок или колено! О, ваша честь, я и до Космо знала наслаждение, но никогда не испытывала такой поразительно сладкой радости, которой он одаривал меня как манной небесной, пока я не принималась журчать от счастья, как ручеек…
Насколько мне известно, Космо никогда не снимали, не фотографировали, не записывали и не интервьюировали, когда он, например, исследовал языком лопатку или ключицу, но он и такие веши делал восхитительно.
Нет, зачеркните «восхитительно»… Ах да, зачеркивать ничего нельзя… Тогда запишите так: выступление на сцене и любовь — разные вещи. Я без конца ему это твердила, но…
ЭКСПЕРТ-ПСИХИАТР
Выражение исследовать языком весьма показательно, хочу это подчеркнуть. Артист относился к родному языку особенным образом: он как будто «отставал в развитии», пользуясь только устной речью и отказываясь от письменной. Нам совершенно точно известно: Космо никогда, ни в каком виде, не записывал свои бредни. Он каждый вечер импровизировал, заново придумывал свой спектакль, утверждая, что слово не может быть отделено от живого голоса.
