Космо спросил:
— Могу я зайти к тебе в гости?
Я ответила:
— Ты уже здесь.
А он сказал:
— Ты плохо себя чувствуешь?
На это я и отвечать не стала. Пусть ему станет неловко. Пусть попотеет, чтобы завоевать мое внимание.
— Большой палец на левой ноге болит?
— Нет.
— Здорово, повезло тебе. А… волосы?
— Волосы не могут болеть, дурачок.
— Значит, тебе еще больше повезло.
Тут я прыснула.
— Я вижу, у тебя гости. (Он кивает на игрушки на моей постели.) Не хочешь познакомить меня с друзьями?
— Они тебя уже знают.
— Неужели? Но я-то их не знаю.
— А тебе обязательно надо все знать?
— Ну да, Фиона. Конечно. Мне непременно нужно все знать. Знаешь, я ведь тоже болен.
— Неправда.
— А вот и правда.
— И как называется твоя болезнь?
— Она называется хочу-всегда-все-знать.
— Ну, это не болезнь.
— Нет, болезнь, Фиона. Уверяю тебя, болезнь.
— Где у тебя болит?
— В душе.
— В душе́ или в ду́ше?
— Очень смешно. А у тебя что болит?
— Горло. Сандрина говорит, у меня фарингит. Вот это — настоящая болезнь. Не то что хочу-всегда-все-знать.
— Фарингит? Ну надо же! Ничего себе словечко для человека с больным горлом!
— Я люблю длинные слова.
— А ты что, и другие знаешь?
— Антиконституционно.
— Ух ты! Откуда оно взялось? Я едва на ногах устоял.
— Это самое длинное слово в языке, только и всего.
— Где ты его встретила?
— Слова не встречают, глупый.
— Конечно, встречают. Я только вчера встретил одно, очень симпатичное.
Пауза.
— Ну? И какое?
— Да как же я вас познакомлю, если ты не веришь, что со словами можно встретиться?.. Слово, кстати, замечательное, и оно умирает от желания с тобой познакомиться.
— Слова не умирают.
— А вот и умирают. Если все перестают ими пользоваться и никто не хочет с ними встречаться, они вянут и в конце концов умирают.
— Ладно, давай, говори свое слово.
— Идиосинкразия.
— Идиот крезанутый! Ха! Ха!
— Вовсе нет. Ты хоть знаешь, что такое идиот?
— Конечно, знаю. Умственно отсталый, чокнутый, как в Шезаль-Бенуа.
ВЕРА
Шезаль-Бенуа, ваша честь, это местная психушка. То самое место, где Андре девять долгих месяцев продержали, как в тюрьме по милости Жозетты. Но Космо тогда еще об этом не знал.
ЖОЗЕТТА
В тюрьме? Мой муж был сумасшедшим! Это черным по белому записано в его истории болезни, которая хранится в больничном архиве. Можете проверить, ваша честь. Кстати, Ливанский Кедр рассказал, что уже в Париже у Андре случались приступы горячечного бреда и его помещали в Сальпетриер…
ВЕРА
Да, он сходил с ума: по мне! А я — по нему! Вот почему вы заперли его, как преступника! Вот почему донесли мэру на собственного мужа! Что, кстати, вы ему сказали? Причину насильственного помещения в психиатрическую лечебницу, насколько мне известно, требовалось указать очень точно, да и свидетельства близких тоже нужно было представить. В мэрию по вашему наущению пришли восемь человек. Да-да, Жозетта, ваши родственники и ваши друзья. Каких ужасов вы им наговорили? Он представляет опасность для себя и других! Позор! Это Андре-то, мой Андре — опасный!
ЖОЗЕТТА
Он действительно был опасен для себя самого — позже это подтвердилось.
ВЕРА
Вы ревновали! После стольких лет вы могли бы это признать! Шлюха Вера — слишком простое объяснение. Вас бесило, что этот мужик был совершенно особенным существом и вы, вся из себя дочь нотариуса, мизинца его не стоили! Вы не ответили на ожидания мужа, не расслышали мольбы стать ему духовной спутницей, не умели ни любить Андре, ни утешать в горестях и поражениях, а когда он нашел наконец родственную душу, которой мог излить свое сердце, женщину, способную вместе с ним воспеть радости жизни, любимую, с которой он мог познать телесное и духовное наслаждение и взлететь на небеса — да-да, говорю это при всех, не краснея, за всю свою жизнь я ничем так не гордилась, и повторяю это, и кричу об этом, и растрезвоню это со всех крыш, — взлететь на небеса, да, на небо, на седьмое небо! Признайтесь, Жозетта! Вы не могли вынести, что я считала великим человека, о которого вы вытирали ноги. Вы видели, как ваш муж распрямляется и расцветает под моим влиянием, и собственная посредственность становилась все очевиднее… Вот вы и заперли его в Шезаль-Бенуа.
ФИОНА
Мы, твоя честь, были твердо уверены в том, в Шезаль-Бенуа живут психи, как и в том, что Гюстав Рибодо — законченный алкаш. Но я вернусь к нашему разговору с Космо, не люблю, когда меня перебивают.
— Ты знаешь, что такое идиот?
— Конечно, знаю. Умственно отсталый, псих. Как в Шезель-Бенуа!
— Кто тебе это сказал?
— Ну, все говорят, в школе.
— Так вот — в школе все ошибаются. Идиот — это большой оригинал. Такой, как я, например.
— Хвалиться нехорошо.
— Я и не хвалюсь. Идиот — значит, единственный в своем роде. Знаешь, идиотом может стать каждый, достаточно захотеть. Но большинство боятся. Предпочитают быть как все, даже если в глубине души знают, что они — идиоты. Это не так-то легко признать. Нельзя даже вступить в клуб идиотов, потому что тогда перестанешь быть уникальным. Но идиоты обычно узнают друг друга. Когда я впервые увидел тебя, Фиона, то подумал: гляди-ка, эта малышка выглядит полной идиоткой, интересно, прав я или нет?
Я онемела.
— Так я был прав, Фиона? Скажи, ты, случайно, не идиотка?
— …Может быть. А Франк, он тоже может оказаться идиотом?
— Франк? Ну, Франк, он из другого курятника… Ладно, вернемся к моему слову: это такое особое пристрастие, причуда такая, какой у других не бывает… К примеру, когда кто-нибудь любит соленый… апельсиновый сок.
— Бррр!
— Или повторяет то и дело слово антиконституционно.
Я фыркнула от смеха.
— Или играет на пианино пальцами ног.
— Хм. Рада познакомиться с вами, идиосинкразия.
