ФРАНСУАЗА
Да.
Я часами позировала отцу обнаженной в его мастерской, мы были одни, по радио звучали песни, дождь бил по стеклу, и я чувствовала… так много вещей. Все было прекрасно, ясно и светло. Мой отец возбуждался. Он хотел меня, и его желание передавалось руке и кисти, выплескиваясь на холст. Ближе к вечеру он начинал работать со все возрастающей страстью, мазки становились ярче, он мгновенно угадывал цвет, рука его была твердой и точной… Те мгновения были незабываемы, ваша честь.
ЭЛЬКЕ
С тех пор прошло десять лет. Отец Франсуазы умер, мать снова вышла замуж. Франсуаза писала диплом по языкознанию и работала билетершей, чтобы платить за учебу; незабываемые мгновения остались в далеком прошлом. Но любовь — загадочная вещь, ваша честь. Загадочная и заразная. Можете сами догадаться (не сейчас! торопиться некуда!), каково мне было в ту ночь, когда мой любовник описывал свои недавние любовные утехи с парижской билетершей, на которые его вдохновило желание, которое десять лет назад испытывал к своей дочери художник-неудачник…
САНДРИНА
Это омерзительно!
Я и тогда, ваша честь, считала что Космо плохо обращается с Эльке, но теперь я просто шокирована. Мало того что этот человек обманывал мою подругу — он похвалялся перед ней своими победами, и это его возбуждало. Прошу прощения, возможно, я всего лишь ограниченная мещанка, но… Эльке, Боже мой… Я была на восьмом месяце второй беременности и часто между двумя вызовами к пациентам заходила повидать ее в «Фонтан». С трудом забиралась на табурет — огромный живот упирался в стойку, я не знала, куда его деть и как повернуться, — и говорила: «Это твоя жизнь, Эльке, но ты должна думать о детях, об их будущем и не можешь позволить себе жить беззаботно, как птичка на ветке! Ты еще достаточно молода, сколько тебе сейчас? Видишь, я права — ты молода, красива, можешь снова выйти замуж, не работать же тебе до конца дней официанткой! Ты любишь Космо — конечно, любишь, трудно этого не заметить, думаю, у нас в округе это ни для кого не секрет! — но что такое любовь? Уж извини, но ты не глупая девчонка и не можешь позволить себе предаваться безрассудному чувству! Космо — очень мил, кто бы спорил, но реальная жизнь есть реальная жизнь, и ее нужно планировать, у вас есть планы?»
Она ответила — тихо, подмигнув, как заговорщица:
— Да. Мы планируем любить друг друга вечно.
— Правда? Так почему бы вам не пожениться?
— Для чего? Детей у нас ровно столько, сколько нужно: у меня — двое, у него — ни одного.
— Но вы хоть собираетесь жить вместе?
— Нет. Как живем, так и будем жить.
— Эльке, прости за прозу, сейчас ты скажешь, что во мне говорят гормоны беременной женщины, но, если я правильно поняла, этот человек намерен… ну… проводить с тобой недели две в год, так? Я не ошибаюсь? Да ладно, брось свои загадочные улыбочки, да или нет? Хочешь заставить меня поверить, что все, чего ты заслуживаешь, это четырнадцать дней любви в год? Что ты готова этим удовлетвориться?
Тут разговор начал увядать, потому что Эльке сказала:
— Когда Космо со мной, Сандрина, я не слежу за временем, как за песочными часами, из которых утекает песок, крупинка за крупинкой, и скоро вытечет совсем, ах, бедная я, бедная, меня снова бросили, и я обречена жить воспоминаниями и надеждами, вздыхать, томиться и чахнуть, считая дни до его возвращения.
Я спросила:
— Так что же у вас за отношения?
Она ответила, слегка пожав плечами:
— Он делает меня счастливой.
— Ты живешь в мире грез, Эльке.
— Я люблю мир, в котором живу.
— Мечты бывают опасными.
И тут она не сдержалась:
— Реальность тоже, доказательство налицо, на лице.
Она тут же спохватилась:
— Прости, прости, мне очень жаль…
Но слово не воробей.
Доказательством Эльке называла солнечные очки, которые я надела, чтобы скрыть синяк под глазом, который поставил мне накануне вечером муж. Эльке знала, что Жан-Батист пьет уже несколько месяцев, а возвращаясь вечером с завода, бьет меня, иногда даже при маленьком Эжене, я рассказала ей об этом, взяв клятву молчать, и она не должна была напоминать мне о моей беде, подруги так себя не ведут, мне было трудно простить, очень легко чувствовать себя выше всех, имея воображаемого любовника! Он-то не наставит вам синяков! Я обиделась, ушла из «Фонтана», и мы с Эльке не разговаривали до самых моих родов, но, когда она пришла навестить меня, мы сделали вид, что ничего не было.
— На сей раз девочка! — воскликнула она.
— Ну да, дочка!
— Как назовешь?
— Леонтина.
Мы переглянулись и обе подумали: какое будущее уготовила жизнь маленькому существу, чей отец бьет мать?
КОСМОФИЛ
Если позволите, ваша честь-, мне кажется, что мы слишком подробно описываем интимную жизнь Космо, хотя она попросту смешна…
ЖЕНСКИЙ ХОР
Смешна!!!
КОСМОФИЛ
… и мало говорим о том, что делало его великим в глазах публики, — я имею в виду гений артиста.
Если я правильно понял, мы добрались до середины 1970-х. В то время началась ливанская война, и я хотел бы рассказать вам о скетче, который Космо играл на эту тему: старый рыбак встречает приятеля в порту Библоса и узнает от него, что страна воюет.
Он не понимает.
Я воюю? Это я-то воюю?
Он разглядывает свои ладони, подошвы, шарит между пальцами, осматривает свои зубы в зеркале, изгибается, корчится, пытаясь увидеть собственную спину… Потом его глаза пытаются взглянуть один на другой, и он опасно косит… В самом конце номера зрителям начинает казаться, что глазные яблоки смотрят в глубь черепа, пытаясь разобраться, что происходит в мозгу…
Я воюю.
ЭКСПЕРТ-ПСИХИАТР
Ни одну деталь нельзя считать пустячной, ваша честь, все взаимосвязано, вы согласны? Космофил только что говорил тут о жизнетворчестве или творчествожизни, частная жизнь и жизнь на миру у этой личности были перемешаны, вернее, существовали в непрерывной связи, подобно двуединым сторонам ленты Мёбиуса. Похоже, что, разрываясь между матерью и отцом, Космо принял решение (конечно, неосознанно!), что не будет никем, но зато станет вместилищем других людей: женщин, мужчин, французов, иностранцев, стариков, детей… В шестнадцать лет он пережил своего рода второе рождение: отказавшись от имен, данных матерью и отцом, он родил сам себя, взяв псевдоним Космо. Одно преимущество у этого имени точно есть — оно говорящее! Наш герой не хотел быть просто артистом, творческим человеком, он возжелал стать творцом, способным воплотиться в любое свое создание — одушевленное или нет. По многочисленным свидетельствам, в способности Космо к перевоплощению было нечто пугающее: он мог за долю секунды войти в образ другого человека, меняя голос, выражение лица, жесты, позу, он становился то неторопливым ливанским рыбаком, то маленькой испуганной девочкой, то китайским пограничником, то верблюдом, то пирамидой… Без малейшего труда он вселялся в людей, с которыми никогда не встречался, их сущность становилась его сущностью, их мозг — его мозгом. Если мне будет позволено прибегнуть к метафоре (сам Фрейд часто так поступал!), Космо, чтобы создать свою личность, брал тысячи цветных нитей и ткал из них огромный пестрый ковер… Пользуясь классической терминологией, скажу, что он стремился следовать девизу Теренция
[8]
: «Ничто человеческое мне не чуждо». Врачи называют это манией величия.
