Нет уж! Так слишком просто. Сколько раз я убегала от реальных проблем в эту виртуальную реальность? Хватит прятаться от жизни, иначе эта музыка будет вечной… Батарейки для замены всегда лежат на расстоянии вытянутой руки. А, может быть, Женька думает так же? Может быть, она тоже вспоминает свою Катю, вздыхая о том, насколько ей проще жилось? Скорее всего, так оно и есть. Какие же мы люди, все-таки. Глупые хомо сапиенсы.
* * *
Я прекрасно помнила о том, что живу с «человеком-процессом», который быстро начинает скучать по военным сражениям и игнорировать уже завоеванное пространство. Нельзя сказать, что мы из безоблачного неба по скользкой горке скатились прямо в темный лес, мелкие стычки и конфликты всегда были неотъемлемой частью наших отношений. Мы прожили вместе полгода, и за это время бывало всякое. Но есть мелочи, а есть что-то серьезное. После пятнадцатого по счету обвинения меня в том, что она «вынуждена делать что-то, чего делать не хочет», я поняла, что река терпения обмелевает, и подводные камни уже задевают днища нашей лодки.
Мы плыли по течению, и, казалось бы, прошло всего несколько недель с того момента, как я, расслабившись, отпустила весла, как стало ясно — нас занесло не туда. Я, как и прежде, ждала Женьку по вечерам с работы, выслушивала ее офисные истории, мы так же уютно устраивались под одеялом, нажимая кнопки пульта телевизора. Но появилось внятно ощутимое напряжение. Внутри и вовне. Она садилась за компьютер после ужина. Я совершенно не понимала, какой смысл был в ожидании, если с ее приходом ничего не менялось. И в основе нашего спокойствия лежала моя уступчивость. Совершенно незаметно для себя я вписалась в ее, Женькину жизнь. В мелочах, в сетке мелочей, в которой можно запутаться, засыпать в полнейшей тишине и темноте, проводить свободное время так, как хочет она. Ревниво и агрессивно реагируя на мои самостоятельные перемещения по Москве, Женька настаивала на том, что мы должны куда бы то ни было ходить вдвоем.
Мы стали как два автобуса, которые решили ездить по трамвайным рельсам, но все время скатываются на неровную дорогу. Может быть, не хватало терпения? Может быть, впереди нас бежало желание получить что-то? Любовь?
— Люби меня больше.
— А ты — меня…
Один из самых очевидно грустных диалогов.
Кто-то изначально слабее, кто-то сильнее. Кому-то близка роль жертвы, обвиняющей в своих неудачах других людей, кто-то переживает несчастья молча и делает выводы. Некоторые ноют, жалуются, страдают. Те, кто не делает этого, носит пришпиленную к спине бумажку: «стерва». Никогда не понимала, какой смысл вкладывают в это определение: жестокая, эгоистичная, расчетливая, самовлюбленная… Ну, бог с ними. Речь не о трактовках понятий, а об изначальной склонности: одних — действовать, других — ныть. И первых не любит большинство, как это ни странно. Им не сочувствуют, им отказывают в понимании. Но они и не просят, отвыкли уже. И им от этого себя не жалко, если только редко и чуть-чуть.
Ни я, ни Женька не были слабыми, и нытиками нас тоже можно было назвать в последнюю очередь.
Любой конфликт стал превращаться в войну, готовую разгореться из-за мелочи. Мы стали о многом молчать, и это неслышимое взаимное недовольство ядовитым газом распространялось по дому, отравляя все на своем пути.
— В раковине — чай, — заявляет она. — Я все время выливаю заварку в унитаз. Потому что раковина засоряется.
— Я тоже, — отвечаю вполне спокойно, хотя от ее интонации внутри меня просыпается пара тысяч злых молекулярных крокодильцев. Я прекрасно помню, что она накануне, будучи изрядно подшофе, бухнула эту самую чашку в раковину, чуть не разбив. И ее дурная привычка не мыть посуду, слабо оправдываемая тем, что она проводит вне дома гораздо больше времени, была для меня предметом регулярных внутренних дискуссий о природе вещей. — Я помню, что именно ты вчера воодрузила эту чашку туда, — киваю на раковину.
— Почему ты так реагируешь на замечания? — внезапно взводит курок она. — Мне вообще нельзя тебе ничего сказать! Хорошо, в следующий раз я промолчу, как я это и делаю все время.
— А с какой стати ты мне будешь делать замечания за действия, которые совершаешь ты сама?
— Я не уверена, что это моих рук дело.
— Зато я уверена. И что это за позиция — «сделать замечание»? Нечего на мне срывать свою злость.
— Я никогда не срываю ничего ни на ком, — чеканит она. — Это ты постоянно…
Понятно, что дело не в чашке. Ее просто все раздражает. Может быть, у нее похмелье. Может быть еще что-то. Но и я не из тех, кто может лишний раз промолчать. Утро субботнего дня было безнадежно испорчено. Выходные прошли с гаденьким осадком. В понедельник она приехала поздно вечером пьяная до чертиков, бухнулась в одежде на кровать и уснула. Из открытой бутылки пива в ее руке тонкой струйкой на черное постельное белье выливалась желтоватая пена, я аккуратно вынула это воняющее безобразие из ее руки, поставила на полку рядом с кроватью. Хотя… Мне хотелось оставить все так как есть. Спящей в луже. Я легла спать на раскладушку свинцовой тучей праведного гнева.
Вторник прошел в молчании, она уехала на работу, пока я спала, вернулась поздно, когда я уже легла. В среду, за завтраком, она искренне извинилась, я ответила: «хорошо, ничего страшного, забудем». В четверг она устроила мне сцену, найдя какое-то смс от Светки в моем телефоне, что меня неприятно удивило и расстроило. Вообще, в последнее время, я заметила, что регулярной проверке подвергается все: мобильный телефон, электронная почта, вся переписка на сайтах и в дневнике. Наивная я, установив везде один и тот же пароль, не ожидала, что кому-то может придти в голову им воспользоваться с целью детального ознакомления с моим невербальным общением. Во мне посеялись ростки легкой паранойи, требующей в срочном порядке удалять переписку, шифровать явки и адреса. Хотя, в общем-то, ничего криминального в моем личном Интернет-пространстве и не было.
В пятницу мы поехали в гости к ее друзьям, где снова были литры и литры, и долгие, неинтересные мне, разговоры. В субботу утром все повторилось заново, как в дурном телесериале «Идиотские выходные». На этот раз поводом для ссоры послужил не вовремя переключенный канал телевизора.
Чем смешней была мелочь, вызвавшая стычку, тем очевидней становилось, что истинные причины гораздо глубже. Я впервые находилась на чужой территории, в квартире, в которой хозяйкой была не я. В ней все, каждая деталь интерьера, каждая тарелка в кухонном шкафу, существовали до и — теперь уже — вне меня. Женька, в свою очередь, не имела опыта совместной жизни с человеком, которому нужно свое — большое — пространство, чьи дела и переживания так же важны и ценны, как и ее. Который никогда не промолчит, если ему нагрубить. Катя была, во-многом, моей противоположностью. Но чем это закончилось для них? И чем это может закончиться для меня?
На почве нервных переживаний я решила заболеть. Подскочившая до потолка температура, хлюпающий нос, красные глаза, мутное сознание, раздраженное, наполненное жалостью к себе и, почему-то, смущением. Я валялась под пуховым одеялом, пытаясь вникнуть в кинофильм, но не могла сосредоточиться. Женька сидела за компьютером, спиной ко мне, в смешной детской пижаме: футболка и труселя. Я чихала, она, не оборачиваясь, говорила: «Будь здорова».
