— Понимаю. Перекрасить странички в пошленький голубой цвет несложно. Отдай мне распечатки, я брошу их в корзину в приемной.
Полин потянулась и резким движением вырвала у Николаса кипу страниц. При этом, сама того не желая, она нечаянно, острым ногтем полоснула по его руке. Он изумленно уставился на заалевшую царапину.
— Тигрица… Смотри-ка, до крови.
— Приношу свои официальные извинения, как заказчику.
Одним махом смяв листы в огромный ком, Полин устремилась к двери. Николас проявил неожиданную резвость: пока она огибала длинный стол, он, на удивление живо выбравшись из кресла, преградил ей дальнейший путь.
— Я же просил не обижаться. Это еще что? — Своими короткими пальцами Николас коснулся ее намокших нижних ресниц. — Черт, кажется, я наговорил лишнего. Я был бестактен, да? Прости, Полин, но я в самом деле, очень устал. Погода тяжелая, и я неважно себя чувствую в последние дни…
— Зачем ты заявляешь, что не надо смешивать работу и личную жизнь? — пробормотала Полин, запинаясь и не поднимая головы. — Разве в этом кабинете я становлюсь тебе чужой? Почему ты разговариваешь со мной таким тоном? Даже за руку меня не возьмешь… В постели ты такой ласковый. И говоришь мне совсем другие вещи… Я так старалась. Для меня это не просто очередной заказ. Я в первую очередь хотела тебе угодить. А ты говоришь, что я рисую детские рисунки, что они пугающие, ляповатые… — Вновь проникнувшись отчаянной жалостью к самой себе, Полин исторгла очередную порцию слез. — Нет, Ник! Я классный специалист. А ты какой-то двуликий Янус. Почему здесь ты обращаешься со мной как с обычной подчиненной? Разве я провинившийся щенок, чтобы меня окунали мордочкой в лужу? Я догадываюсь, по большому счету ты ко мне равнодушен. Но все равно: я не заслужила такого обращения, тем более от тебя…
Она хотела добавить: «от человека, которого люблю», но не отважилась. Николас бросил на нее быстрый взгляд и принялся с силой тереть собственный подбородок, словно проверяя качество бритья.
— Полин… Ты все понимаешь неправильно. Ну, как ты можешь так говорить? Я уже давно не мальчик, я не всеяден, я просто не стал бы вступать в продолжительные отношения с женщиной, которая мне безразлична. Не стал бы приглашать ее к себе домой, потому что неприкосновенность моего жилища священна, доведена до абсолюта. И вообще: я не стал бы заводить служебный роман от нечего делать, потому что это безответственно по отношению к женщине — тем более такой изумительной, уникальной. Пойми, я никогда не проявлял фонтанирующих чувств. Я даже своего сына ни разу не поцеловал после того, как ему исполнилось семь лет, потому что… Да потому, что я не Адальберто Бранчиароли, который прямо брызжет эмоциями, словно провинциальный трагик на сцене. Только для Адальберто это не игра. Я же вижу, Полин, ты считаешь, что моя сдержанность в словах, в поступках проистекает из равнодушия. Это неверно! Понимаешь? Просто я такой человек и никогда не буду другим. Если я всерьез тебя обидел — извини. Я всего лишь высказал свое личное дилетантское мнение. Получилось чересчур категорично, да? Повторю: причина только в моем нынешнем состоянии. Неужели ты думаешь, что я походя, от безразличия, могу тебя унизить, оскорбить? Я очень высоко тебя ценю — твои дарования, эрудицию. И потом, разве это не чудо: встретить в наши дни настолько феерическую женщину? Ты впархиваешь сюда, словно редкая бабочка: крылышки трепещут, переливаются… Блеск, звон… Разве я равнодушен к тебе, Полин? Разве я могу быть равнодушен к женщине, которая проявляет ко мне, стареющему субъекту, такую… прости, конечно… неистовую пылкость?
К концу монолога Полин была готова простить Николасу не только его сегодняшние замечания, но и любые другие прегрешения на десять лет вперед. Ее глаза высохли, пальцы безостановочно крутили пуговицу на его пиджаке. Не жалуйся он на свое недомогание, она заставила бы его заняться с ней любовью прямо здесь и сейчас.
— Ник, а что у тебя болит?
Николас дернул плечами:
— Не важно.
— Я должна знать, милый. Надеюсь, не сердце?
— Нет. Желчный пузырь опять напомнил о себе. Он не любит совокупности нервных и физических нагрузок, а поездка в Европу несколько меня подкосила. Надо посидеть на жесткой диете и как следует отдохнуть. Но, увы, до рождественских каникул отдыха не предвидится… Придется протянуть еще месяц. Да-а, это ерунда. Просто на время придется отказаться от некоторых продуктов. Моей жизни ничто не угрожает… Отпусти эту злосчастную пуговицу, Полин, ты ее оторвешь. Так ты изменишь фон?
— Изменю. Ты же заказчик, у тебя право выбора. Долой желтые листья, да здравствуют нежные пастельные тона.
— Маленькая умница. Мы поедем ко мне в воскресенье?
— Я живу только ради этих воскресных вечеров, Ник. И давай договоримся: ты будешь отдыхать, а я — готовить диетические блюда по твоему заказу.
— Нет, я буду готовить, а ты — смотреть и запоминать. Пока я доверю тебе только заваривание лечебного чая.
— Знаешь что, Ник? Сейчас я уйду, но прежде я тебя поцелую. Прямо здесь, в твоем насквозь деловом кабинете, около незапертой двери. Плевать я хотела на Маршу, которая может войти в любой момент. А ты не посмеешь мне возражать. Твоему желчному пузырю это не повредит?
— Скорее пойдет на пользу.
Через две минуты Полин неуверенной походкой вышла из кабинета и направилась к себе. Проходя мимо стола толстушки секретарши, она остановилась и посмотрела на нее с рассеянной улыбкой.
— У меня идея, Марша. Пожалуй, я сейчас куплю диск, с третьим «Терминатором». Хочу узнать, как выглядит стальная женщина-киборг. А с другой стороны… Нет, я ничего не буду покупать. Лучше пересмотрю сегодня вечером классику — «Волшебника страны Оз». Кажется, Железного Дровосека играл Джек Хэйли, ты не помнишь?..
Не дожидаясь ответа, Полин еще раз улыбнулась Марше, застывшей в совершеннейшем недоумении, и покинула приемную.
* * *
За две недели до Рождества Полин вновь побывала в офисе Николаса — как она думала, в последний раз. Ее утвержденные рекламные проспекты уже отправились печататься; она заехала лишь забрать кое-какие вещи из своей комнатки и распроститься с Маршей. Полин хотела напоследок заглянуть и в кабинет Николаса, но у него опять шло совещание, и она так и не сумела еще раз увидеть длинный стол, за которым пережила столько самых разных чувств. Прощальный взгляд на огромные фотографии в приемной, против ожидания, не вызвал у нее особой печали, зато, приводя в порядок покидаемую каморку, она позволила себе ненадолго предаться душещипательным воспоминаниям и даже дважды шмыгнула носом.
Госпожа Метелица в этот вечер не скупилась, щедро рассыпая в черном воздухе полные пригоршни снежинок, наряжавших фонари в искрящиеся балетные пачки. Полин, погруженная в предпраздничные мысли, блаженно шагала по свежему скрипящему снегу и не сразу услышала писк телефона. Она чертыхнулась: плохо гнущимися пальцами, в новых кожаных перчатках трудно было нажимать на кнопки и так не хотелось подносить к теплому уху ледяную трубку.
