Она появлялась обычно около полудня, некоторое время качалась на липе напротив, потом перебиралась на карниз и принималась со скрежетом и цоканьем мерить его когтистыми, кожисто-черными лапами. Она не стучала в окно клювом, не уставлялась на Свиридова круглым блестящим глазом и вообще не снисходила до готических пошлостей. Иногда только она взглядывала на него словно искоса, а по большей части расхаживала туда-сюда, опустив клюв, словно высматривая что-то на карнизе. Она была похожа на старика, бродящего туда-сюда с руками за спиной, сгорбленного, никому не нужного, изо всех сил делающего вид, что он ужасно занят, тогда как на самом деле ему нечем занять бесконечный пенсионный день. Свиридову приходили теперь в голову только такие безрадостные сравнения. Иногда он для разнообразия шугал ворону, и она с неохотой, чуть ли не с иронией снималась с места и возвращалась на липу. Часов в пять она прилетала и опять искоса наблюдала, а если пропускала свидание, Свиридов начинал нервничать. Ему казалось, что теперь он не нужен даже вороне.
Скоро, впрочем, он перестал фиксироваться на ней, потому что появилась Валя Голикова.
4
Ей было жалко всех — больных, убогих, старых, нищих, одиноких, семейных, живых, мертвых, потому что к состоянию одиноких, больных или уж наверняка мертвых рано или поздно придут все. Наверное, она даже радовалась этому, потому что это давало Вале Голиковой повод жалеть их, а больше она ничего не умела.
Если бы когда-нибудь Свиридову сказали, что Валя Голикова станет лидером списка и уж по крайней мере любимицей списантов, он рассмеялся бы предсказателю в лицо. Предсказателем оказался Соболев, биохимик. Ехали вместе со встречи на жуховской даче, где много и беспорядочно пили, болтали, тайком хихикали над хозяйкой, привычной, конечно, к людям совершенно другого круга, а теперь вынужденной принимать списантов. Что поделать, муж низвергся и вознестись теперь мог, только принеся в жертву сотню ничтожеств — либо сложив их к ногам покровителей, вот, я разоблачил, либо использовав в своей игре, дающей шанс по крайней мере не сесть. Приходилось терпеть списантов, как Софья Андреевна терпела темных, тоже зачем-то нужных графу — а без графа не было бы ни денег, ни славы, и вообще какая жизнь без него? Списанты приезжали на дачу, ели шашлык, слушали разговоры хозяина о том, что еще немного — и вся показуха рухнет; разговоры были тем смешней, что сам он еще полгода назад выстраивал всю эту показуху, был ее привычной частью и помыслить не мог о подобных дерзостях. Как все люди, добравшиеся до определенного этажа, Жухов умел быть любым, хотя и не всегда был равно убедителен; перед списантами он даже брал гитару, совершенно забытую со времен МГИМО, и исполнял собственные песни, сочиненные в студенчестве, — что-то о Боге и ангелах. Это было смешно, но списку нравилось: бывший замминистра перед ними приплясывал, как дворя нин, ушедший в народ. Жухов пытался заинтересованно общаться — о детях, о трудностях их воспитания и трудоустройства; с интонациями благородного вдовца ругал социалку. Жена по-простому разносила напитки, но говорить со списантами ей было решительно не о чем. Она молча улыбалась направо-налево.
Соболев не пил, он был за рулем. Заметив, что он собирается отчаливать, Свиридов напросился с ним, прочие остались допивать и дослушивать песни жуховской молодости.
— Лидер из него, конечно, никакой, — сказал Соболев.
— Знаете, на кого он похож? — вспомнил Свиридов. — Я помню, был матч — «Спартак» против «Баварии», 1:5, короче. И один мой друг — он все говорил, что есть шансы на ничью. Сейчас такой-то сносит нашего, и пенальти, наши воодушевляются и забивают еще два, потом еще пенальти… Очень убедительно выходило: пять минут до свистка, а он фантазирует. Так и Жухов: титан на глиняных ногах, одно выступление, выйдут из берегов, всенародный ответ… Я не очень понимаю, зачем ему это.
— Тоже мне бином, — сказал Соболев. — Если его посадят просто так, это взяли коррупционера. А если теперь, когда за ним список, это расправа с оппозицией и предмет торга. Я даже не уверен, честно говоря, что он был в списке.
— В смысле?
— А вот так. Его взяли, уволили, он в ауте. Под него явно копают, какая-то история с дачей, с приватизацией, с солнцевскими — неважно. Захотят — найдут, сейчас на всех есть. Тут он видит список. Слухи о нем ходят, зачем список — никто не знает, теперь уже, боюсь, даже тот, кто его действительно составил. А дальше все само собой: он гонимый, мы гонимые, он к нам подсасывается — и вперед.
— Да ну. Не думаю. Это же в его обстоятельствах очень отягчает.
— А у него выбора нет. Либо сядет за воровство — и, судя по компромату ру, есть за что, — либо прогремит как оппозиция. Отягчающее обстоятельство — это же о двух концах. Кому надо наверх — тому отягчающее, а кто хочет быстрей на дно, чтобы оттолкнуться, — тому даже в плюс.
— Да кого он может возглавить?
— Он-то? — Соболев обогнал на своем «ниссане» классическую блондинку в джипе и выругался. — Он-то никого, но тут у нас симбиоз. Отшельник и роза — помните?
— В общих чертах.
— Ну сказка такая. Актиния на раке передвигается. Мы ему нужны, чтоб получился оппозиционер. А он нам — чтоб себя уважать. Вот, мы гвардия Жухова. Мы не просто список, мы оппозиция. Статус повышается. А возглавлять ему не надо, нет. На фиг такой лидер, пробу ставить негде.
— Ну, получше Гусева с Бобровым.
— Ненамного. А что, кстати, Гусев с Бобровым? У них и так шансов не было. Кого им возглавлять? Дворовую команду? — так и там побьют через день. Не-ет, тут будет человек серьезный…
— Кто же?
— Валя Голикова.
Свиридов заметил Валю Голикову давно — она смотрела на него с тихим обожанием, и он уже было возгордился, — но Валя была, так сказать, не совсем в его вкусе. После Альки он тосковал, но не был еще готов снисходить до Вали. Маленькая, кучерявая, худая, вздернутый нос, круглые карие глаза — если б ею заняться, приодеть, была бы вполне, но ей было словно не до косметики, не до форса вообще. Она кем-то работала в американском фонде по содействию детям с врожденными патологиями, благотворительная организация, один раз прикрытая в прошлом году и восстановленная под новым названием; тогда взялись закрывать все иностранное, благотворительное и неправительственное, приняли драконовские правила регистрации, все дела, — но их не прикрыли, спасли связи наверху и заступничество самого Филимонова, титана ельцинских времен. Может, за то и в список угодила.
— Валя? — изумился Свиридов. — С каких щей?
— Очень просто. В любом сообществе лидер кто? Вот по-вашему?
— Все зависит.
— Ничего не зависит. Вы же сценарист, должны знать. Я химик, и то знаю.
— Ну делитесь.
— Побеждает тот, — назидательно сказал Соболев, — кто дает лестную идентификацию. Один говорит — вы лузеры, второй — вы святые и великомученики. У кого больше шансов возглавить?
— У второго.
— Лыжники, догадался Штирлиц! — Соболев самодовольно ухмыльнулся в усы и обогнал еще один джип; водил лихо, даже и нагло.
