– Я получил ее бесплатно. Эту цену тебе не побить.
– О, сегодня мы настроены очень воинственно, не так ли?
– Будешь тут воинственным,– ответил Палмер.– Несколько минут назад эти молодчики были готовы содрать с меня шкуру живьем.
Бернс тяжело вздохнул:
– Вуди, лапа. Я не учу тебя, как играть банкира. Не учи меня, как играть политика. Ты думаешь, что перетащил этих типов на нашу сторону?
– Не знаю, но я заставил их призадуматься.
– О бизнесе, но не о политике.– Бернс закурил сигарету. В темной машине огонек зажигалки высветил крошечные желтые искорки в его глазах.– Бизнес – это логика, и ты выступал очень логично. Политика – это обязательства, которые не всегда строятся на логической основе. Если бы это было так, если бы кандидатами и избирателями соблюдались правила логики, результат любых выборов был бы заранее известен.
– Речь идет не об общественном положении этих политических деятелей, Мак. Это же их бизнес, частный бизнес обогащения.
– Ты новичок,– ответил Бернс,– и, как всякий новичок, уверен, что понимаешь всю игру. Я стреляный воробей в политике, дорогой, но и я всех правил не знаю.
– Тогда как же ты действуешь?
– Возьмем сегодняшний вечер,– объяснил Бернс.– Очень характерный пример. Что бы ты там ни говорил, что бы они тебе ни говорили, мой нос чует, что ты свалял дурака.
Палмер нетерпеливо заерзал:
– Почему?
– Потому, что был слишком умным,– объяснил Бернс,– потому, что читал им лекцию, потому, что ловко находил ответы, потому, что знал еще кое-что, чего они не знают. Ты понял ситуацию, Вуди? Продуманная скромность, придуривание.
Палмер рассмеялся:
– Ах, вот как!
Ответный смех Бернса прозвучал натянуто.
– Ты не считался с их мнением. Ты не был прост. Ты не падал на колени каждые две минуты, чтобы лизать им пятки за оказание тебе высокой чести разговаривать с ними. Ты не представляешь, какого мнения о себе эти шмендрики. В своих собственных маленьких округах они оловянные божки. Это не тот тип деловых руководителей высшего общества, с которыми ты привык иметь дело, Вуди. Это дети трущоб, тяжелым трудом добившиеся положения. И лучше тебе низко поклониться их самомнению, в противном случае ты погиб в их глазах.
Челюсть Палмера напряглась. Черт побери, подумал он, конечно, Бернс прав: он-то знает этих людей. Ведь он был одним из них.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду,– произнес он невыразительным сдержанным тоном.– Тебе следовало бы проинформировать меня перед моим выступлением, но я понимаю, что не было времени.
– Вуди, ты все еще не понял главного. Способность кланяться – это ходовой товар всякого оратора. Ты высокомерен с людьми своего круга, потому что это способ побить их высокомерие. Но как много людей твоего круга ты можешь найти в средней нью-йоркской аудитории? Вообще в политике? Так что послушай меня: не рискуй, научись кланяться и кланяйся.
– Мак,– мягко спросил Палмер спустя некоторое время,– каких людей ты относишь к моему кругу?
– О боже, уже поздно, и мы почти дома.
– Как-то ты их назвал? Чисто арийская протестантская порода?
– С деньгами,– угрюмо добавил Бернс,– наследственными деньгами.
Палмер минуту молчал.
– Знаешь,– продолжал он,– это довольно-таки смешно. Меня поставили связным между Бэркхардтом и тобой, потому что он тебя недолюбливает. Теперь я обнаруживаю, что ты недолюбливаешь меня.
– Вуди! Деточка! Ты-то уж понимаешь.
– Понимаю?
– Конечно,– уверил его Бернс. Он положил руку на колено Палмера и сильно надавил.– Мы прекрасно ладим друг с другом, и ты это понимаешь.
Машина свернула с автострады у Сорок второй улицы и на полной скорости помчалась по Первой авеню к дому Бернса. Справа промелькнуло и скрылось здание Объединенных Наций.
– У меня такое чувство,– продолжал Палмер, глядя на улицу,– что ты иногда обманываешь самого себя. Пять минут назад ты говорил, что политика не бывает вполне логична. По-моему, ты тоже не вполне логичен.
Бернс пожал плечами:
– Виноват.
Палмер увидел, что они теперь уже в районе Пятидесятых улиц. Сейчас они повернут направо и остановятся около восемнадцатиэтажного дома, где жил Бернс.– Ты даешь обязательства,– медленно продолжал Палмер,– как ты выразился, политика не всегда строится на логической основе. Я не могу обсуждать твои обязательства в отношении ЮБТК. Я слишком близок к нему, чтобы быть объективным. Но кое-какие из твоих обязательств, о которых я могу только догадываться, по-моему, не совсем целесообразны.
– Какие именно? – спросил Бернс.
Машина свернула и поехала в направлении реки.
– Мне кажется, что время от времени тебе приходится иметь дело с людьми вроде Бэркхардта.– Он крайне осторожно выбирал слова, так как не мог позволить Бернсу догадаться, что уверен в его связи с Джет-Тех. Но он должен был посеять в его душе сомнение.
– Люди того круга – моего круга, как ты, кажется, считаешь,– иногда производят довольно-таки сильное впечатление,– сказал Палмер. Машина повернула направо и въехала в изогнутый подъезд к дому Бернса.– Такие люди, как Джо Лумис, например,– осторожно добавил он,– очень импонируют. Когда-нибудь встречал его?
Машина остановилась, и швейцар выскочил навстречу. Бернс наморщил лоб.
– Лумис? – спросил он.– Может, и встречал. Я встречаюсь со множеством людей.
Швейцар открыл дверцу и вытянулся перед Бернсом, держась за ручку.
– Добрый вечер, мистер Бернс, сэр.
Бернс вышел из машины и постоял минуту у ворот.– Я вспомнил его. Он христианский Барни Барух, не так ли?
– Чисто арийская протестантская порода,– ответил Палмер.
– Да-а? – Бернс стоял, погрузившись в размышления.– Даа,– повторил он. Его лицо приняло замкнутое выражение какого-то мрачного спокойствия. Так как он, казалось, смотрел на кончики своих туфель, Палмер не мог видеть его взгляда. Через некоторое время Бернс взглянул на Палмера, и один угол его рта вытянулся в напряженную линию.– Старик,– сказал он,– напомни мне как-нибудь, я расскажу тебе о твоих собственных обязательствах, наиболее безумных.
Они посмотрели друг другу в глаза. И тут Палмер понял, что был прав в отношении Бернса даже больше, чем предполагал. Этот человек под влиянием эмоций мог отбросить логику, мог действовать вопреки своим собственным интересам – Самсон, обваливающий храм на свою голову.
– Спокойной ночи, дружище,– сказал Бернс. Улыбка слегка искривила его губы и сошла.
– Спокойной ночи. Мак.
– Будь скромным, лапочка.
– Ты также.
Швейцар захлопнул дверцу машины. Шофер отпустил тормоз, и машина урча помчалась в ночь. Но что бы ни делали вокруг служащие, рутиной обыденности бессознательно наводя глянец на действительность, ничто не могло заставить Палмера чувствовать себя менее тревожно.
