– Дорогой, почему ты не сказал мне, что в тебе течет ливанская кровь?
– Это ты считаешь комплиментом?
Бернс хмыкнул:
– Не мог дождаться закрытия биржи. Когда все началось, я довольно быстро сообразил. Я хочу лишь узнать, как тебе это удалось?
– Что удалось?
– С ума можно сойти. Слушай, я сейчас послал тебе кое-что с рассыльным. Это должно быть у тебя с минуты на минуту.
– Что это?
– Магнитофонная лента. Она твоя.
– Я тронут. Мак.
– А я изумлен. У меня тут со всех сторон трезвонят телефоны, дорогой. Позволь мне позвонить тебе сегодня вечером. А еще лучше: давай пообедаем вместе.
– Мак, если ты меняешь предмет своей преданности, лучше не теряй времени. Я все еще БАП.
– Не разыгрывай меня, дорогуша! С таким умом?
– Ум тот же, что и раньше. Просто работает над другой идеей. Я не знаю, как насчет обеда. Позвони мне около пяти.
– Чудесно. Должен бежать. Пока.
Палмер повесил трубку и смотрел, как темнеет кнопка. Он проверил время первого звонка Бернса и понял, что тот звонил, еще не зная о встрече в «Клубе». Другими словами, решил Палмер, Бернс отреагировал на неожиданное падение курса акций Джет-Тех. Он, вероятно, еще не слышал о Гауссе. Один из многочисленных звонков, которые, по его словам, начинают поступать к нему, вероятно, принесет новость о ленче.
Палмер закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Нетрудно разгадать Бернса, сказал он себе. Экспансивное приветствие, попытка теплого сближения были вызваны всего лишь распродажей акций на бирже. Бернс проанализировал положение и решил, что это был ответ Палмера на угрозу быть разоблаченным. Таким образом, Бернс, вероятнее всего, решил нейтрализовать Палмера, послав ему магнитофонную ленту, о которой шла речь. Это бы ослабило нажим Палмера на биржу и дало бы Бернсу время изобрести способ переманить Палмера в лагерь Джет-Тех, может быть, через… Как говорится в старой пословице? Легче поймать муху на мед, чем на уксус?
Снова загудел интерком.
– Да?
– Только что доставили сверток, сэр.
– Принесите его, пожалуйста.
Палмер нажал черную кнопку телефона, соединяющегося с кабинетом Вирджинии Клэри.
– У вас где-нибудь здесь есть магнитофон? – спросил он без предисловий.
– Я… Да, думаю, есть.
– Пусть его принесут ко мне, и приходите сами.
– Вы у себя в кабинете?
– Как можно скорее, пожалуйста.
В 3.10 Палмер поставил кассету Бернса на магнитофон. Они с Вирджинией стояли и следили, как она разматывается. Тихий, скрипучий звук послышался из динамика.
– Сделай погромче,– предложила Вирджиния.
– Может быть, мне нужно просто послать это в одну из радиокомпаний в целях широкого оглашения?
– Гм.
Вскоре они услышали свои голоса. Палмер послушал, вдруг нахмурился и включил перемотку, внимательно рассматривая крутящуюся ленту. Через несколько минут она была смотана на основную бобину.– Странно,– сказал Палмер,– ни единого соединения.
– А должны быть?
– Оригинальная лента охватывает много дней и вечеров записи. Магнитофон в квартире Бернса имел маленькие семисантиметровые бобины. А эта лента заполняет 17-сантиметровую бобину. Это означает, что она составлена из трех-четырех более маленьких. Чтобы они были вместе, их надо склеить. А на этой ленте соединений нет. Значит…
– Значит, это переписанный вариант, а не оригинал.
– И опять блестящий ум Клэри.
– Мак выдал это за оригинал? Как ты заставил его расстаться с ним?
– Секрет. Главное, он не расстался с оригиналом. Он думал, я поверю, что он отдал оригинал.
– А это…
– Значит, я был прав в отношении Мака. Он не подозревает, в какой серьезный переплет он попал. Если бы он знал о моем ленче, он понял бы, что теперь у него безвыходное положение и даже ложная взятка, вроде этой, ничего не может спасти.
– Вудс, я совершенно не представляю, о чем ты говоришь.
– Знаю.– Он поднял глаза от магнитофона.– Прости. Я даже не разговаривал с тобой с того вечера в пятницу. Это все китайская грамота для тебя, не так ли?
– Я провела очень спокойный уик-энд дома у телефона.
– Прости меня.
Она избегала его взгляда.
– Дошло до того, что моя мама решительно сказала: «Вирджиния, кто бы он ни был, он не хочет с тобой разговаривать». Иногда она бывает удивительно проницательна.
– Причина не в том, что я не хотел говорить с тобой. Просто я…
– Не говорил,– сказала за него Вирджиния.
– Когда все закончится, я расскажу тебе подробно о всех своих делах в этот уик-энд. Тогда ты…
– Когда что будет закончено?
– То, что я расхлебал только наполовину.– Палмер снял обе бобины и переставил их. Потом вставил ленту и нажал на кнопку «Запись».– Я стираю эту ленту,– сказал он.– Она не единственная, но тем не менее нет смысла оставлять ее в таком виде.
– А теперь наши голоса записываются.
– Мы же говорим тихо. Просто стирается та запись.
– Тогда могу я сделать небольшое заявление?
Он искоса взглянул на нее.
– Пожалуйста, не надо. К этому времени завтра или самое позднее в среду утром я смогу объяснить все.
– Раз ты собираешься рассказать Джорджу Моллетту, с тем же успехом можешь рассказать и мне.
– Откуда ты знаешь?
– Он звонил и спрашивал меня, нет ли у тебя привычки не выполнять обещаний.
– Несколько минут назад?
Она кивнула:
– Я ответила, что всегда считала тебя образцом пунктуальности.– Наступило длительное молчание.– Но очевидно, обо мне ты этого не думаешь,– продолжала она.– Мне нельзя доверить информацию, которую ты намерен сообщить «Стар».
– Только не официально,– торопливо объяснил Палмер.
– Прекрасно.– Она следила за ржаво-коричневой лентой.
Потом, казалось пересилив себя, она отвела глаза от крутящейся ленты и уставилась на него с тем же пристальным вниманием, с каким только что изучала магнитофон. В послеполуденном, идущем сквозь верхние жалюзи свете глаза Вирджинии оказались как бы в глубоких пещерах темно-фиолетового цвета. В ее зрачках Палмер увидел свое отражение.
– Ты и в самом деле думаешь?..– нарушила она молчание.– Ну, конечно же.
– Что я думаю?
– Ничего.– На секунду ее полная нижняя губа стала тонкой и напряженной. Потом уголок рта дернулся вниз.– Я все же скажу. Ты все еще думаешь, что я в сговоре с Маком, не так ли?
