– Да так, собственно, ни о чем. Просто мысли вслух.
– Скажите все же, о чем вы подумали?
Рассерженный на себя за неосторожно сорвавшиеся слова, Палмер сделал рукой какой-то неопределенный жест.
– Да так, ничего особенного,– повторил он.– Я просто думал о том, что, если в жизни бывает что-то хорошее, за это обычно приходится потом расплачиваться с лихвой. Просто мелькнула такая мысль.
– Извините меня, Вуди,– сказал Бернс, касаясь руки Палмера,– но сейчас вы говорите точь-в-точь как мой отец, да упокоит бог его скорбящую душу.
– Интересно, ведь и мне внушал это мой отец.
– В сущности, это мусульманская концепция: аллах – божество гневное.
– Бог кальвинистов тоже.
Бернс криво усмехнулся с таким видом, будто оба они узнали сейчас друг о друге что-то непристойное.– Похоже, что бог у нас один и тот же,– тихонько посмеиваясь, заявил он.
– Однако вы не ответили на мой вопрос,– напомнил Палмер.
– А я не знаю, что на него ответить. Как обстоит дело в политике, я знаю. Там надо платить за все, что получаешь, Вуди, это как на большом рынке, где торгуют и меняются. Хочешь что-то получить? Дай другому взамен то, что он хочет.
Взяв английскую сигарету Бернса, Палмер быстро зажег спичку, не дав Бернсу времени чиркнуть своей зажигалкой.
– Если это так, то я не понимаю, почему вы не хотите сейчас нажать на Вика Калхэйна, пусть он расценивает это как большую сделку.– Палмер затянулся сигаретой и подумал при этом, что табак в ней так слаб, что кажется, будто вдыхаешь подогретый воздух.
– Я приберегаю эту сделку, мой дружочек.
– Зачем?
– Для вас, мой дорогой,– ответил, вздохнув, Бернс, и губы у него скорбно сжались.– Только для вас.
Глава двенадцатая
Палмер прошелся пешком от ресторана «Двадцать одно» до Ист Ривер и присел отдохнуть в маленьком парке к северу от здания Организации Объединенных Наций. Только теперь он почувствовал, что у него побаливают ноги.
Его ленч с Маком Бернсом неожиданно оборвался, еще не успев начаться. Официант принес и начал было раскладывать на тарелки заказанные блюда, как вдруг зазвонил телефон. Бернс, которого куда-то срочно вызывали, для приличия чертыхнулся, чтобы покачать Палмеру, как он огорчен тем, что должен его покинуть. Однако вызов был, видимо, достаточно важный, и Бернс, извинившись, торопливо удалился.– Не более чем на полчасика,– заверил он Палмера.
В течение двадцати девяти минут Палмер добросовестно поглощал то, что было подано, а затем покинул ресторан и, решив прогуляться к реке, прошагал целых шесть кварталов. Погода была не по-осеннему теплая, но туманная дымка, висевшая над городом, несколько смягчала яркий солнечный свет. Ветерок пробежал легкой рябью по быстрой реке, и Палмеру показалось, что вода покрылась узором крокодиловой кожи. Проплыл буксир, оставляя за собой пенную борозду. Палмер проводил его взглядом.
Свежие порывы ветра трепали ему волосы на висках, и он вдруг почувствовал себя свободным. Пусть это чувство было иллюзорным, сейчас Палмер об этом не задумывался. Он уселся поудобней, медленно, с наслаждением расправил мускулы и стал наблюдать за группой туристов, деятельно фотографировавших друг друга на фоне здания Секретариата ООН. Впервые с тех пор, как его семья переехала в Нью-Йорк, он сознательно делал именно то, что хотел сам. Обычно рабочий день его состоял из запланированных кем-то другим нескончаемых конференций, ленчей, обедов, заседаний различных комитетов, встреч по вопросам деловой стратегии, интервью, выступлений, рукопожатий и бесконечного потока разговоров, разговоров, которые грозили захлестнуть и удушить его.
Его жизнь вне работы ограничивалась беседами по утрам за семейным завтраком относительно посещения театров и обсуждениями, как лучше провести уик-энд в загородном доме родственницы Эдис – Джейн в Роклэндкаунти. Все остальное время было у него поглощено такого рода деятельностью, которую нельзя было отнести к чисто деловой или исключительно светской,– то были церемонии по закладке различных фундаментов, присутствие на трибунах во время парадов, участие в пикниках различных ассоциаций, уик-энды у Бэркхардта, ленчи и обеды в деловых клубах «Киванис» и «Ротари», раздачи наград и т. п.
Он вспомнил, что только один раз, в субботу, ему удалось урвать время, чтобы повести в балет Джерри и наутро, в воскресенье, покататься верхом с сыновьями в Сентрал-парке на плохо объезженных лошадях, взятых напрокат из конюшни на Уэст Сайде. Да еще однажды Эдис и он были приглашены на чай, устроенный попечителями Музея современного искусства, где он с одним из отпрысков Рокфеллера обсуждал достоинства модели Форда марки «А» и поглотил такое чудовищное количество хереса, что после этого мог поклясться, что больше не прикоснется к этому напитку, во всяком случае в ближайшие годы.
Палмер решил, что не мешало бы и постоять у статуи Свободы и побывать на рыбном рынке Фултона и взобраться на крышу Эмпайр стейт билдинг, но главное было не в том. Просто ему надо бы побродить по новому для него городу, в который он переселился, и, образно выражаясь, заглянуть в лицо Нью-Йорку, найти в нем черты, которые покажутся ему привлекательными и помогут освоиться с ним.
– … не окажете ли вы такую любезность? – прозвучал над ним чей-то женский голос.
Палмер, вздрогнув, поднял глаза на женщину, которая, вероятно, все это время что-то говорила ему.
– Простите, что вы сказали? – спросил он.
– О, это очень просто, вы посмотрите вот сюда, а потом нажмете эту кнопку,– ответила женщина.
Он немедленно поднялся со скамьи, поняв наконец, что от него хотят. Стоявшая перед ним женщина просила сфотографировать ее вместе с мужем и маленькой дочкой. Палмер кивнул в знак согласия и взял у нее из рук фотоаппарат.
– Нам хочется, чтобы на снимке получилось и здание ООН,– сказала женщина и поспешила к мужу и дочери, на бегу поправляя волосы.
Палмер заглянул в видоискатель, взял в фокус семью с таким расчетом, чтобы здание ООН тоже вошло в кадр, и только собрался нажать на кнопку, как женщина закричала: – Постойте! – И толкнула в спину дочку.– Улыбайся, выпрямись и улыбайся,– скомандовала она.
Палмер ждал. Он видел, что девочке все страшно надоело. Отец был несколько смущен, поза его как бы выражала молчаливую просьбу к Палмеру не отождествлять его с экспансивной супругой, воспылавшей желанием увековечить все их семейство на фоне циклопической архитектуры ООН.
Наконец девочке удалось выдавить из себя унылую улыбку, и Палмер щелкнул затвором фотообъектива.– Спасибо! – крикнула женщина. Подняв девочку на руки, муж спрятал за нее свое лицо и тоже пробормотал какие-то слова благодарности. Женщина, беря фотоаппарат, наградила Палмера такой утрированно-сияющей улыбкой, что Палмер даже почувствовал неловкость за то, что не смог достойным образом оценить ее восторженную благодарность.
