Уилсон заморгал:
— Ты имеешь в виду этого типа с Уолл-стрит?
— Да-да, Аттилу, Хана слияний и поглощений. — Крикет наклонилась к Уилсону и понизила голос: — Так вот, это его яхта. Об этом ничего не говорится в статье, но я получила информацию из первых уст. Он планирует проплыть по Атлантике, обогнуть Африканский рог и выйти в Индийский океан. На это потребуется около девяти месяцев. Когда мы достигнем Рангуна, а это случится в начале следующей осени, на твой счет здесь ляжет двадцать пять тысяч. Если же ты проделаешь остальную часть пути, то тебе отвалят еще двадцать пять тысяч по прибытии в Сан-Франциско. Итого пятьдесят тысяч долларов за восемнадцатимесячную работу на всем готовом. Чертовски неплохо для рядового матроса. Как по-твоему?
Уилсон перестал жевать и задумался. Даже самые невероятные вещи предстают в новом свете, когда речь заходит о больших деньгах.
— Думаю, вполне приемлемо, — произнес он и уже готов был согласиться на предложение Крикет, как вдруг бакен на канале подал три сигнала. Эти гудки отозвались далеким колокольным звоном, раскатившимся, как дурная весть, по чрезмерно яркому полуденному небу.
2
Все, что происходило дальше, казалось Уилсону ирреальным. Он будто видел сон о некоем человеке, отказавшемся от привычных поездок на автобусе, работы на факсимильной машине и поглощения консервированного супа ради неведомых опасностей моря. Этот человек вроде не был похож на Уилсона, заурядного парня, преследуемого ожиданием беды, каковым он пробуждался каждое утро. Скоро он очнется от этого сна и очутится в своем офисе у компьютерного терминала с озабоченной Андреа на втором плане.
Но пока Уилсон привез Крикет к себе. Дома он переоделся и упаковал несколько предметов, которые могли пригодиться ему в длительном путешествии. Крикет восседала на диване и смотрела игровое шоу по маленькому черно-белому телевизору. Книги ее не интересовали, поскольку интересы Уилсона ограничивались древними классиками и трудами по археологии.
— Тебе нужно благодарить Бога за то, что не можешь взять все это дерьмо с собой, — сказала Крикет, когда они спускались по узкой лестнице на улицу.
— Какое дерьмо?
— Да книги. Софокла, Эсхила и прочих давно отбросивших копыта ублюдков. Книги вредны для души. Мне потребовалось время, чтобы понять это. Они уводят от реальной жизни.
— И какой же должна быть реальная жизнь, с твоей точки зрения?
— Деятельной, — ответила Крикет. — Какой же еще!
Обратно они вернулись на том же автобусе. Машина подпрыгивала на выбоинах Буптауна так, что звенели стекла. Уилсон рассказал Крикет, как побывал на бое петухов. Рассказывать вообще-то не хотелось, не хотелось подтверждать ее странное мнение, будто он любитель азартных игр и приключений, а не простой парень, но то, что с ним случилось в заповеднике, было самым необычным за всю его жизнь.
Крикет спокойно слушала, и ее лицо отражалось расплывчатым солнечным зайчиком на щербатом окне.
— Да, я знаю, — сообщила она, когда Уилсон закончил рассказ. — Ты был великолепен. Настоящий герой.
— Ты там была? — удивился Уилсон. — Я не видел тебя. Там не было никаких женщин.
Она отрицательно покачала головой:
— Ошибаешься. Я приехала туда с друзьями. Как раз к тому моменту, как ты разбрасывал деньги, спасая несчастных бупу. Потом ты спрыгнул с автомобиля, и я потеряла тебя в толпе. Кто-то сказал мне, что ты уехал на лимузине. Так сколько же ты выиграл?
Уилсону вдруг стало стыдно за самого себя.
— Шестнадцать тысяч, — пробормотал он еле слышно.
Крикет весело улыбнулась и взяла его за руку. Ее пожатие оказалось железным.
— Ха! — сказала она. — И это говорит человек, который не играет в азартные игры.
— Никакой я не игрок, — настойчиво повторил Уилсон. — Мне не хочется, чтобы у тебя создалось обо мне неверное мнение.
— Игра, она что, идет вразрез с твоими религиозными убеждениями или еще с чем-нибудь?
Уилсон пожал плечами:
— Азартные игры часто провоцировали ссоры между моими родителями. Матери всегда хотелось, чтобы отец успокоился, нашел себе настоящую работу. Он и в самом деле был занят в самые неподходящие часы, его никогда не было на месте в нужное время. Вот что мне больше всего запомнилось. Мы были либо богатые, либо бедные, но никогда где-то посредине, ничего стабильного. Пойми меня правильно, отец не был человеком настроения. Азартные игры были его бизнесом. Он всегда играл на выигрыш и никогда не проигрывал реальных денег. Но я помню споры, доносившиеся сквозь закрытую дверь, и плач матери. Ничего хорошего в этом не было.
Несколько остановок они проехали молча. Бупандийские женщины с головами, повязанными цветастыми шарфами, входили в автобус и выходили из него, и за каждой тянулись три-четыре ребенка.
— Пожалуй, материнство — трудное дело, если любить детей, — заметила Крикет. — А у тебя дети есть?
— Насколько мне известно, нет, — ответил Уилсон.
Они вышли из автобуса на углу улиц Лоури и Кантор и прошли пешком в Бенд, к складу излишков армейского и флотского имущества. Уилсон выбрал компас и складной нож, фонарик с двумя линзами, большую брезентовую сумку, непромокаемое пончо, матросские башмаки, несколько свитеров, пропитанных водоотталкивающим веществом, подобным воску, несколько банок репеллента и, по настоянию Крикет, очки ночного видения.
Это странное подобие бинокля напомнило Уилсону старинную, времен королевы Виктории, игрушку, показывавшую памятные места и знаменитых людей в трехмерном изображении. Он нашел стереоскоп и коробочку со слайдами на дне заплесневелого сундука, обнаруженного на чердаке. Он жил тогда у двоюродной бабушки в Ворвике. Она забирала его к себе на каникулы из католической школы для сирот, куда сама и определила. Теперь, прилаживая очки ночного видения к переносице, он подумал, что вот-вот увидит прежние слайды: королеву Викторию, президента Тафта, Толстяка Арбукла, Кафедральный собор в Шартре, египетского сфинкса, холл в отеле «Эмпайр» в Паркервилле со всеми его плевательницами, чрезмерно упругими диванами и пальмами в горшках.
Но разглядел он только смутные очертания предметов.
— Никуда не годятся, — констатировал Уилсон. Крикет сняла с него очки, настроила и глянула в них на кассу, увенчанную шелковым парашютом времен Второй мировой войны.
— Порядок. Просто ими нужно пользоваться в темноте.
Тогда Уилсон посмотрел на чек:
— Сто семьдесят пять долларов!
— Никогда не знаешь, с чем столкнешься в темноте, — сказала Крикет и бросила очки в сумку.
Со склада Уилсон переместился в букинистический магазин и купил самые длинные произведения, какие только смог найти: «Дон Кихота» (старое издание «Современной библиотеки»), «Историю упадка и разрушения Римской империи» Гиббона, «С Наполеоном в России» Коланкура, «Историю Первой мировой войны» Стедмана и грязновато-коричневую «Манон Леско» пятидесятых годов издания с истерической рецензией на обложке, представлявшей книгу как роман «о предательстве и всепоглощающей любви».
