— Это вилла «Реал» Португи. Его предки поселились здесь более четырехсот лет назад. Они снабжали рабами почти все плантации Нового Света. Король Португалии подарил этот остров прадеду Португи за то, что он…
— Первым из белых людей обогнул Африканский рог и остался жив, чтобы рассказать об этом, — докончил Уилсон.
— Правильно, — подтвердила Крикет. — Откуда ты знаешь?
Уилсон пожал плечами, он на самом деле не помнил откуда.
— Как бы там ни было, Португи — наша проблема номер один, — сказала Крикет. — Номер два — мой отец.
Они вернулись под кроны деревьев. Ярдов через двадцать они увидели огромный баньян, свесивший густую крону до самой земли. В результате образовалось нечто вроде пещеры. На земле, покрытой опавшей листвой, кто-то расстелил восточный ковер и водрузил поднос с двумя хрустальными бокалами и бутылку шампанского в ведерке со льдом, который еще не совсем растаял.
— Здорово, — промолвил Уилсон. — Мне кажется, я был готов к этому.
Крикет широко улыбнулась и поцеловала его. Они сели на ковер, отложили зонтики и сняли непромокаемые пончо. Их окружили сильный запах корней и печальное перешептывание обезьянок. Крикет открыла бутылку. Пробка полетела в листву, издав явно непривычный для мокрых джунглей звук. Крикет наполнила бокал, подала Уилсону и спросила:
— Будешь?
Уилсон разбирался в шампанском так же, как в архитектуре, но, сделав глоток, решил, что бутылка стоит по меньшей мере пятьсот долларов.
— Тост? — спросила Крикет.
— Думаю, да.
Однако вместо застольной речи Крикет залпом осушила бокал и сказала чрезвычайно серьезно:
— Посмотри на меня, Уилсон.
Он повиновался. Ее глаза можно было назвать зелеными, как джунгли, если бы не черноватый оттенок.
— Это мой способ делать предложение. Ты должен жениться на мне, если хочешь остаться в живых.
Уилсон растерялся. Сквозь листву на него внимательно смотрела оранжевая обезьянка. Морщинистая мордочка напоминала лицо умудренного жизнью человека.
— Женитьба — это единственный выход, милый мой, — добавила успокаивающе Крикет. — Иначе они убьют тебя. — Она прижала его руку к своей щеке. — Согласно Уставу, ты мой раб, частная собственность. Раб не пользуется никакими правами. Если кто-нибудь убьет раба, то обязан его хозяину компенсировать убыток. Муж — совсем другое дело. Он член семьи, один из компании Тридцати Капитанов и, следовательно, защищен Уставом. Понял?
Уилсон отнял руки и сложил крест-накрест на груди.
— Да что ты говоришь! А почему бы тебе на сей раз не объяснить мне все полностью?
После четвертого бокала шампанского Крикет глубоко вздохнула:
— Для начала немного предыстории. Во времена моего детства экономика Пальметто базировалась на азартных играх, все на них очень хорошо зарабатывали. Потом появилась организованная преступность, на Аутер-Ки произошло несколько убийств, и в 1976 году власти Алабамы запретили игры в покер на большие ставки. Около трех тысяч человек, в одночасье потеряв работу, оказались вынуждены искать новые способы добычи средств к существованию. А за сотни лет до того, как азартные игры стали приносить большие деньги, захудалые обитатели Пальметто, вроде моего отца, кормились морем — ведь мы живем на островках, так? Черт возьми, первыми эти места заселили пираты, которыми командовал известный Эльзевир Монтегю, мой прямой предок. И мы вернулись к старинному промыслу.
У отца хватило сбережений, чтобы приобрести «Шторм кар» у коста-риканских ВМС, он стал грабить в Карибском море дорогие яхты и трампы с товарами из Южной Америки. Другие ребята последовали его примеру. Они сформировали расплывчатую конфедерацию, подобную той, что существовала в старые добрые пиратские времена. В течение последующих пяти лет Братство потопило около ста судов. Власти и СМИ свалили все это на Бермудский треугольник, магнитные бури и даже НЛО.
— Зачем? — удивился Уилсон. Крикет шевельнула бровью.
— Тем временем в Бупанде разгорелась гражданская война. Несколько предприимчивых ливанских судовладельцев стали покупать пленных бупу у анду и наоборот и продавать арабам, живущим на побережье Красного моря. Отец был одним из первых с нашей стороны болота, кто почуял, куда дует ветер. Он построил барак на Гранд-Терре, островке величиной с мушиный помет (что к северо-востоку от пролива Пальметто), завербовал тридцать капитанов из Братства и отправился к берегам Африки.
Все почти сразу же начали зарабатывать огромные деньги. На следующий год отец продал компании «Доминион шугар» двести бупу для работы на ее плантациях в Гайане и получил примерно четверть миллиона долларов. И все было бы хорошо, если бы однажды ночью, во время урагана, шестеро бупу не сбежали. Один из них, говоривший по-английски, в конце концов добрался до Ямайки. Так слухи дошли до Соединенных Штатов. Служба береговой охраны предприняла расследование, и отцовский бизнес на Гранд-Терре заглох. Тогда отец занялся поисками нового места под базу для торговли бупу. Тут-то и объявился Португи. Он предложил отцу сыграть в карты на остров Четыре Сабли. Если отец выигрывает, то переносит туда базу и берет в дело Португи без всяких процентов. Если же проигрывает, то все равно перебазируется при желании на Четыре Сабли, но во главе дела становится Португи с правом на двадцать пять процентов от всех доходов и еще на кое-что. Назовем это добавочным дивидендом…
Крикет сделала паузу и отхлебнула раз-другой из горлышка бутылки. Уилсон услышал, как зубы стучат по стеклу. Крикет утерла губы рукавом и дрожащим голосом продолжила рассказ:
— Португи — настоящий игрок, он пристрастился к азартным играм, как иные к наркотикам или спиртному. Я знаю его с детства. Он играл в покер в игорном доме Джони Мазепы и останавливался у нас в большом доме в Сент-Джордже. По-моему, я флиртовала с ним, как все девчонки. В белоснежном костюме, с блестящими европейскими манерами, он казался мне идеалом. Мне было одиннадцать лет, когда это случилось. Он свозил меня на пикник на Кепстин-Хед. У него был белый «мерседес» и личный шофер, они переправлялись с ним на пароме из Майами. На обратном пути он снял с меня легкое платье и начал лапать за грудь и ниже, потом он вынул член (лицо у него покраснело) и стал мастурбировать. Я завизжала, но шофер даже головы не повернул. Кончив, Португи обтер меня носовым платком и сказал, чтобы я заткнулась, поскольку ничего страшного не произошло. Я не пожаловалась маме, я боялась, мне казалось, что я сама во всем виновата: зачем кокетничала? Я загнала это событие в самый дальний уголок своей памяти и в течение пяти лет туда не заглядывала.
В ту ночь, когда Португи играл с моим отцом на Четыре Сабли, я вернулась домой около трех часов. Я была на танцах в Пальметто-Хай. Там какие-то хулиганы забросали меня камнями, а один из них, мексиканец, трахнул на заднем сиденье своей машины. Я, глотая слезы, раздевалась и слушала через наушники Фогхата. Поэтому для меня оказалось полной неожиданностью появление Португи в спальне. Он повалил меня на кровать, накрыл мне лицо подушкой и изнасиловал. Потом он снял подушку, сказал, чтобы я не дрейфила, и еще раз изнасиловал. О, это было ужасно! В какой-то момент я подняла глаза и увидела в дверях отца, он большими глотками пил виски и наблюдал за происходящим.
