Атмосфера стала просто непереносимой, и если бы не годы учебы, которые уже стояли у меня за спиной, и определенный вкус к своей работе, который я стала чувствовать не в последнюю очередь благодаря полковнику Анисимову, то я бы не раздумывая подала документы об отчислении, наплевав на неудавшуюся карьеру.
Полковника Анисимова сменил майор Смирницкий. Только теперь я поняла вещий смысл пословицы «что имеем — не храним».
Этот солдафон исполнял свою работу не без удовольствия, но она заключалась для него прежде всего в том, чтобы добиться от нас полного подчинения и безоговорочного послушания через отказ от себя, от осознанного выполнения заданий, которое так тщательно и любовно воспитывал в нас полковник Анисимов.
Для майора Смирницкого мы были не более чем «бабенки», которых нужно побыстрее натаскать в положенных предметах, и воспринимал он нас как однородную массу, никого не выделяя. Даже фамилий он не помнил и все время носил с собой тетрадочку, с которой сверялся перед тем, как выкликнуть кого-то из нас.
— Эта… как ее… Охотникова, — зыркнув в блокнот, орал майор, прохаживаясь перед строем. — Два шага вперед. Почему Америку хвалим?
— Какую Америку?
— Какую? — Майор снова заглянул в свои записи. — Северную, Охотникова!
— Объясните, пожалуйста, товарищ майор, что вы имеете в виду, — попросила я.
— Это вы должны объяснять, — буркнул Смирницкий. — Позавчера после упражнений по самообороне без оружия вы, Охотникова, заявили, что на вас грузинские кроссовки расползаются и что вам надо бы попросить отца, чтобы тот достал вам адидасовские. Было?
— Так точно, — процедила я сквозь зубы. — Но разве нам нельзя…
— За себя говорите, Охотникова, — оборвал меня Смирницкий. — Не надо прятаться за спину коллектива, среди которого вы ведете пропаганду.
И ведь это не курьез, а всего лишь один случай из многих десятков.
Можно было подумать, что для Смирницкого время остановилось и сейчас на дворе не девяносто пятый, а начало брежневской эры.
Майор по-прежнему вдалбливал нам, что Америка является нашим главным конкурентом на мировой арене и что все байки, которые говорят по телевидению про мир и дружбу, — это для обывателей, а мы, мол, должны отдавать себе отчет, с кем нам придется иметь дело.
На нервы эта постоянная идиотская пропаганда действовала не лучшим образом, а сам майор вспоминался с добрыми чувствами лишь в том случае, если занятия вдруг отменялась и Смирницкого вызывали в штаб.
Однако вскоре учеба почти совершенно прервалась, и вся наша группа целиком переключилась на выполнение «спецзаданий», большинство из которых заключалось в многочасовом сидении с готовыми к бою автоматами в бронемашинах в качестве так ни разу и не затребованной группы поддержки во время проведения различных военных операций в разных точках страны.
Впрочем, страна постепенно стала слегка размывать свои границы, в одно и то же время и позволяя и не позволяя существовать на своей территории государственным образованиям, хотя некоторые из них явно были не удовлетворены существующими на данный момент правами автономии. В первую очередь, естественно, это касалось Чечни.
Нас дважды вывозили в Грозный на самолетах, и я своими глазами видела, к чему приводят авантюры большой политики и как за них расплачиваются мирные граждане и связанные присягой солдаты.
Мне уже начинало казаться, что я скоро стану такой же безымянной пешкой, обученной драться, убивать, входить в доверие, обольщать и обманывать.
Что основное мое предназначение — каким оно видится моим учителям — быть передвинутой на нужную клетку пухлым волосатым пальцем какого-нибудь министра или финансового деятеля.
В любом месте, куда меня забросят, будет раздаваться стрельба, литься кровь, будут гореть дома, взрываться автомобили.
И главная моя задача, которую мне прямо никто никогда не сформулирует, — сделать так, чтобы количество пролитой крови было прямо пропорционально полученной неизвестным мне деятелем прибыли, измеряемой в деньгах или «единицах власти» (еще неведомая науке, но хорошо знакомая в политике величина).
Я оглядывалась на прожитую жизнь и временами ловила себя на мысли о том, что все это происходило как бы не со мной — о той, прежней девочке из Владивостока и девушке из «ворошиловки», я подчас думала как о чужом человеке, честно сказать, сейчас мне малоинтересном, хотя и привлекательном своей наивностью.
Наверное, просто я лицом к лицу столкнулась с теми сторонами жизни, которые в обычном человеческом опыте присутствуют не столь часто и расцениваются скорее как досадные исключения, замутняющие в общем ясную и светлую картину мира.
Для меня же эти негативные эпизоды были ежедневной реальностью.
Крамольная мысль о том, что стоит оставить карьеру хотя бы ради самосохранения — духовного прежде всего, а не физического, — становилась с каждым днем все упорнее, и я уже всерьез обдумывала, как это получше провернуть без излишнего шума.
Мне не хотелось «хлопать дверью» и уходить со скандалом, ведь все мы жили в такой ситуации, когда покинуть учебное заведение разведведомства было все равно что дезертировать с поля боя во время сражения.
И внезапно все решилось.
События в одном из южных городов России, граничившем с фрондирующей автономией, переполнили чашу моего терпения. Выбирать теперь было не из чего.
Дело обстояло так: в один прекрасный день десять человек из нашей группы перебрасывают с подмосковного аэродрома в небольшой городок, где террористы захватили школу и держали в заложниках учителей и младшие классы. Перед нами была поставлена задача нейтрализовать террористов таким образом, чтобы обойтись без жертв.
Казалось бы, довольно обыденная задача для элитного подразделения, которую, немного поднапрягшись, можно выполнить на «отлично».
Но в дело не преминула снова вмешаться «высокая политика».
Вместо того чтобы вовлечь террористов в длительные переговоры, ослабить их бдительность и, улучив нужный момент — а такая секунда в подобных ситуациях есть всегда, ею нужно только суметь вовремя воспользоваться, — захватить здание, городские власти не рискнули проявить разумную самостоятельность.
Когда они связались с Москвой, то там быстро сообразили, что и кому можно поиметь из этой ситуации и кого можно опустить благодаря ей.
Инициатива была перехвачена недобросовестными столичными деятелями, и городские власти теперь зависели в своих решениях от прямых указаний из центра. И сразу все пошло наперекосяк.
Ситуация менялась несколько раз в течение дня. Сначала, как теперь видно задним числом, дело контролировали люди из одной группировки, которые были настроены вести мирные переговоры.
Но уже через два часа из центра пошли совсем другие приказы — на кнопке теперь лежал палец совсем другой «руки». Был отдан приказ начать штурм.
