Сонечка, как и Милена, была в купальнике. Нагнувшись, она маленькой тяпкой (аренда пятьдесят рублей – в силу уникальности инструмента) окучивала кустики цветов. Сонечка не оглянулась на Моржова, но покраснела так, что даже попа стала пунцовой.
«Надо с девкой что-то делать», – по-отечески размышлял Моржов, путаясь ногами в высоком кипрее, где тропинка сжималась, как промежуток меж пышных Сонечкиных грудей. С лугов, как от летней женщины, пахло мёдом.
Сквозь заросли Моржов вновь спустился на берег, но вдали от упырей. Здесь по камням пляжа ползали Костёрыч и Серёжа Васенин, поглощённые своим делом.
– Константин Егорович, может быть, нам всё-таки повезёт найти трилобита? – спрашивал Серёжа, переворачивая и разглядывая очередной булыжник.
– Нет, Серёжа, не та геология долины, – отвечал стоящий на четвереньках Костёрыч. Он побагровел от неудобной позы и то и дело подхватывал очки, съезжавшие на кончик носа. – Тут мшанки, гребешки… В лучшем случае найдём белемнит или аммонит…
– Это громовая стрела и бараний рог?
– Да… Вот смотри – почти целый гребешок…
В стороне кучкой лежали камни, на которых исследователи обнаружили отпечатки палеозойской жизни, когда Моржова ещё не было. На солнце камни высохли до мучной белизны. Моржов не стал отвлекать науку и двинулся обратно к Щёкину и упырям.
Лагерь работал как часы! – удовлетворённо думал Моржов.
Рыбаки так часто махали удилищами, что казалось, будто они погоняют Талку, как стадо. На крутизне бережка стояли и смотрели на рыбалку Сонечка и Наташа. Моржов вскарабкался к ним.
– Не хочешь порыбачить? – спросил Моржов Наташу.
Наташа хмыкнула.
– Я могу и просто так отойти, – независимо сказала она, повернулась и пошла к Милене.
– Зачем же вы… – смущённо пролепетала Соня, точнее – её мерцоид.
Моржов сконфузился.
– Да я и не думал Наташу отгонять!… – честно оправдывался он, пожимая плечами. – Разве нам с тобой ночей не хватает?…
Сонечка совсем залилась краской – даже мерцоид не выдерживал такой интенсивной стеснительности.
Желая поддержать Соню в борьбе с самой собой, Моржов приобнял её за талию.
– А ты, Сонечка, дитя моё, зачем подписала донос? – ласково спросил он.
– Так что… Как все…
– Я же говорил тебе, заинька: от этого всем только хуже будет.
– Ну… как-нибудь…
Разговаривать о кляузе с Сонечкой было бесполезно. Сонечка делала всё, что скажут (Моржов знал на практике). Она была как собачка, согласная с любым именем, которое ей дадут хозяева.
– Я… я стесняюсь… Боря… – прошептала Сонечка, пытаясь освободиться от моржовского полуобъятия.
– Ладно, иди к Наташе, – отпустил Соню Моржов, убирая руку с её талии, и слегка шлёпнул, отсылая в нужном направлении.
Сонечка, естественно, пошла к Наташе.
Моржов спустился к Щёкину и упырям. Ожесточённая рыбалка, похожая на фехтование, была в самом разгаре.
– Много наловили? – сзади спросил Моржов у Щёкина.
– Двух тайменей, – не оборачиваясь, буркнул Щёкин, – один с хрен, другой помене…
Моржов глянул в ловчую яму упырей. Там и вправду плавали две небольшие рыбки.
Щёкин выкрутил катушку и положил спиннинг на камешки.
– Надо покурить, – хрипло сказал он, доставая откуда-то сигарету. – Нечеловеческое напряжение…
– Хорошие рыбы, – похвалил Моржов, подавая Щёкину зажигалку и высекая огонь.
– Естественно, – согласился Щёкин, жадно затягиваясь. – И ловим по-честному. Маленьких отпускаем, больших складываем в баночку из-под витаминок.
– Дрисаныч! Дрисаныч! – спохватился стоявший рядом Чечкин и бросил свою удочку. – А можно я вашим спиннингом половлю?
– Лови, – оглянувшись, разрешил Чечкину Щёкин и опять повернулся к Моржову. – Чтобы не путать, этим двум рыбам я дал имена. Вот эта – Сергей, эта – Карл.
– Паца! Дрисаныч рыбам имена дал! – заорал Чечкин.
Упыри почему-то переполошились. Все, кроме Гершензона, покидали удочки и побежали к ловчей яме.
– Паца, во!… – суетился у ямы возбуждённый Чечкин. – Этот – Сергей… Дрисаныч, а который Карл?…
– А какая у рыб порода? – недоверчиво спросил Ничков.
– Мичман яйценосный, – важно ответил Щёкин.
– Дрисаныч, а можно вечером на костре мы с Гонцовым пожарим Карла, а Чечен с Гербалайфом – Сергея? – Ничков испытующе посмотрел на Щёкина.
– Да пожалуйста, – разрешил Щёкин.
– Паца!… – вдруг донёсся с реки истошный вопль Гершензона. – Клюнуло!…
Упырей пронзил электрический разряд, а потом они напрямик ломанулись к Гершензону. Гершензон, виляя задом, будто вытягивал кита, в напряжённой позе входил в воду всё глубже и глубже. Упыри ворвались в речку вокруг Гершензона, словно кони на всём скаку.
– Подсекай! – орали они. – Плавно тащи! Води!… – И тут же все хором взвыли.
Они развернулись и едва ли не со слезами на глазах побрели обратно к Щёкину.
– Дрисаныч! Дрисаныч!… – надломленным голосом кричал Гершензон и показывал кончик лески. – Рыба блесну оборвала!… Как корова языком отрезала!…
– Да чёрт с ней, не расстраивайся, – ответил Щёкин.
– А!… – Возле ямы вдруг обомлел Ничков. – Э!… Где Карл?…
Плотина, отгораживающая рыбную яму от реки, была проломлена. Видимо, в этот пролом и сбежал Карл. В яме вертелся только Сергей.
Упыри столпились вокруг ямы. Ничков внезапно, будто его пронзили кинжалом, упал на камни, хватаясь руками за порушенную плотину. В самом эпицентре разлома на песке отпечаталась чья-то подошва.
– Кто наступил и сломал? – в бешенстве закричал Ничков. – Чечен, это ты наступил!…
– А почему я? – взвился Чечкин.
– Ты всегда носишься, под ноги не смотришь! А Карла не ты, а я жарить собирался!…
– Да я вообще на этой стороне стоял! – оправдывался Чечкин.
– Ты это сломал!…
– Не я! Это ты сам!
Ничков вскочил, собираясь кинуться на Чечкина с кулаками.
– Эй! – ринулся к ним Щёкин. – Вы чего, дурни, драться здесь?… Лучше примерьте, чей башмак подходит под отпечаток.
– Точно! – опомнился Ничков. – Паца, все живо разулись!
– И ты разувайся тоже! – возмущённо орал Ничкову Чечкин.
С четырьмя кроссовками в руках Ничков по воде подобрался к пролому в плотине и принялся по очереди прикладывать обутки к следу. Упыри, гомоня, топтались вокруг, босые на одну ногу.
– Вот он! – ликующе выкрикнул Ничков, выхватил башмак из грязной ямы, поднял над головой и с ненавистью потряс. – Кто Карла отпустил, тот пускай и лезет в реку за своей кроссовкой!
