— Удар ниже пояса!.. — обомлев при виде Отличника, сказал Ванька. — Ладно, разберусь с этими прошмандовками… Ну, садись.
Отличник сел за стол рядом с Ванькой.
— Пойдем домой, — попросил он.
— Мой дом — общага, — резонно возразил пьяный Ванька.
— Не ерничай. Пойдем. А то они комендантше накапают.
— Фигня война, лишь бы не убили, — озорно ответил Ванька.
— Ну чего тебе сдалась эта комната?
— Чистенько тут. — Ванька ковырнул скатерть желтым ногтем.
Отличник молчал, не зная, что предпринять. Ванька закурил.
— Ты им все занавески продымишь… — безнадежно сказал Отличник, и Ванька тотчас старательно выпустил струю дыма в занавеску.
— А где ты водку взял? — Отличник посмотрел на пустую бутылку.
— Сами они и дали денег. А я слетал. Мне не в ломы.
— Допил, и пойдем. Чего даром сидеть?
— А я не даром, — тут же возразил Ванька. — Я за водкой бегал, пили вместе, да потом чмондел тут два часа, развлекал Савцову с Новиченко. Я честно заработал часик одиночества.
— Я все равно тут сидеть буду, и не получится одиночества.
— А с тобой, харя, и так одиноко. Как со своей тенью.
— Правда, с трезвой тенью.
— Нет. С тенью хорошего-хорошего человека, каким я мог стать, но не стал.
— Вы мне все твердите, что я чистенький и хороший, — желчно сказал Отличник, — а все для того, чтобы подсластить мне. Чтобы я от вас отстал. Что-то мне не кажется, будто тебя совесть мучает. Скорее наоборот — тебе еще глубже в грязь залезть хочется.
— Нет-нет, отец! — Ванька притворно замахал руками. — Не говори так! Ты похож на обычного умного человека, когда так говоришь! Если уж ты взялся за роль русского инока, то не отступай от текста!
— Ни за какую роль я не брался! — с досадой сказал Отличник. — Я взялся только тебя отсюда вытащить, и все.
— Я все равно не пойду. Мне… там страшно.
— Почему? — удивился Отличник.
— Там много смерти, — рассудительно сказал Ванька.
Отличник словно бы снова увидел девочку, лежащую в луже крови под желтой стеной, и снова ощутил нарастающее отчаяние.
— Всюду смерть, — тяжело сказал он.
— А меня она со всех сторон обложила.
В глазах Ваньки, устремленных на Отличника, было жесткое, беспощадное ожидание, когда же он, Отличник, наконец поймет.
— Ванька, у нас в комнате нет демонов или духов, — так же жестко ответил Отличник. — Она умерла, спрыгнула с крыши и умерла. И все. Больше ничего нет. Даже ее.
Ванька молчал, роясь в бороде.
— У Нелли только что чуть не случилась истерика, — помолчав, продолжил Отличник. — Леля ото всех заперлась. Игорь куда-то убежал. Хоть ты-то приди. Ты же человек сильный.
— Сильный, аж в жопе мыльный, — ответил Ванька и отвернулся.
— Тогда я пошел, — вдруг сказал Отличник. — Я не «скорая».
— Постой! — Ванька ухватил его за рукав. — Нет, не уходи! Мне уже и здесь страшно!
Отличник остался сидеть.
— Дай денег на пазырь, — предложил Ванька. — Тогда пойду.
— Не дам, — утомленно ответил Отличник. — Разве я тебе хоть раз давал? Зачем тогда просишь? Тебе вообще пора завязывать, Ванька. У тебя запой. Ты уже весь опаршивел от пьянки. Когда ты белье в последний раз менял? От тебя несет, как от козла.
— Молоком? — с надеждой спросил Ванька.
— А сегодня тебе еще надо протрезветь, — не обратив внимания, добавил Отличник. — В семь часов студсовет. Не явишься же ты туда пьяный!
— Да хрен с ним! — отмахнулся Ванька. — Скажи, отец: я еще хороший?
— Когда не пьешь, — не желая миловать, сказал Отличник.
— Ну, прости меня, отец. Не могу я. Душа горит. Вот девчонка спрыгнула, и думаешь: ведь она мне никто. А-а, плевать, переживу, мол. Одной раной на душе больше, и ладно. Все кажется, что еще много душевных ран вытерпишь, а вдруг оглянешься и видишь, что на душе-то уже места живого нет.
— А что делать-то, Ванька? — с прорвавшимся отчаянием спросил Отличник. — Что делать? Пить, что ли, да?
— А я другой анестезии не знаю. Я помереть боюсь очень.
— Кто тебя заставляет помирать? Живи.
— Я тебе расскажу, харя… — помолчав, решил Ванька. — Разбередила меня эта дура… Помнишь, я осенью ездил домой?
— Помню. На похороны друга.
Ванька почесал бровь, перевернул стакан вверх донышком и его горлом стал прокручивать на скатерти вмятины-круги.
— Он умер от лейкемии. Я служил вместе с ним. В автобате. Однажды нас, восьмерых водил, гоняли на полигон за какими-то приборами. Там и облучились. Доза, говорят, охренительная. Из нас восьмерых двое уже померли, двое по больницам…
— А остальные? — тихо спросил Отличник.
— Остальные — ничего… — Ванька пожал плечами. — Но я знаю, что потом все равно достанет. Через год, ну, через два… Я после похорон лег на обследование, потом звоню в онкологию, представляюсь своим отцом, как, говорю, там?.. — Ванька помедлил. — Пока нормально, говорят. Я спрашиваю: а когда? Ответили, что не телефонный разговор. Вот такая ерунда, харя.
Отличник долго молчал.
— Все равно, — упрямо сказал он. — Все равно, Ванька, надо жить. Дверь туда всегда, для всех, в любой миг открыта. Надо иметь силы проходить мимо открытой двери.
— Да ведь я живу! — весело возразил Ванька. — Знаешь, какое счастье! Руки, ноги, голова — все так замечательно! — Ванька пошевелил плечами и головой, точно примеривал обнову. — Солнце видеть замечательно, порежешься — кровь течет красная, замечательно! Жрать вкусно замечательно, трахаться замечательно, даже поссать вволю, когда долго терпел, замечательно! Я ведь живу, харя! Зачем вы все меня хороните: спился, спился… Да ни хера подобного! От радости я пью, потому что каждый день — праздник! Вы говорите, что это прожигание жизни, но как выразить-то еще, что делать?
— Ну… — подумав, нерешительно начал Отличник. — Ты же знаешь, что я говорю, если о таких вещах берусь рассуждать… А ты этого не любишь…
— С чего ты взял, что не люблю? — удивился Ванька.
— Кажется, — неловко пояснил Отличник.
— Дурак ты. Наоборот, очень люблю. Только мне что, волоса на жопе от этого вырвать, что ли? А то, что выспренно у тебя выходит, — так это не постыдно, не смешно. Просто веры в человеке много. Сомневаться ты еще не научился. Хотя, по правде говоря, больно уж прекраснодушны все твои бредни о даре в человеке. Все в твоем «даре» так ладненько, так красивенько, так чистенько. Как в тебе. А мне бы говнеца побольше, тогда бы я поверил.
