— Даже если и так, — разозлился Ванька, — Каминский-то берет ее в жены!
— А я, может, тоже на ней бы жениса, — ухмыльнулся Гапонов.
Ванька в изумлении присвистнул.
— А что? — довольный произведенным эффектом, сказал Гапонов. — Баба она хорошая, на рожу красивая и в постели ток знает. За мужа держаса будет, хозясвенная, самосоятельная. А лядовать начнет — успокою.
— И ты думаешь, что если она тебе поверит, что ты на ней женишься, так сразу тебе и даст? А потом ее под зад коленом?
— Сразу и дас, — согласился Гапонов. — А потом видно будет.
— Все равно не даст, Ян, — сказал Ванька. — Не поверит.
— Каме верит, а мне не поверит?
— Мне не объяснить тебе, но положись на мое слово. — Ванька помотал головой, раздумывая. — Я ее лучше, чем ты, знаю и точно говорю: не поверит. Не даст.
— Ну, это я без тя разберусь, — спокойно ответил Гапонов.
Оба они замолчали.
— Слушай, Ян, — с трудом начал Ванька. — Я тебя как друга хочу попросить: выбрось ты все это из головы. Ни к чему хорошему это не приведет. Отстань от них обоих, Ян.
— Пошел ты на хер со своими просьбами, — отрезал Гапонов.
Ванька поднял на него взгляд.
— Не надо так говорить мне, Ян, — вкрадчиво произнес он. — Я с тобой пока по-человечески беседую, как с другом, и зла не хочу.
— Да я сам о себе позабочусь, Ванька.
— Что же ты тогда о себе не позаботился, когда зимой тебя менты загребли? Кто тебя отмазывал, может, помнишь? А когда из техникума тебя плющить приходили, кто еще из наших за тебя вышел, а? Или тот случай с Вьюшковой — припомни, кто тогда все замял?
— А чего ты мне это в лаза тычешь?! — разозлился Гапонов. — Я тя просил тогда, что ли?
— Нет, не просил, я тебе как другу помогал.
— Ну, помог, и спасибо. Что терь, мне те за это всю жизнь ноги целовать?
— Обойдусь без поцелуев. Ты лучше отстань от Каравановой.
— Не лезь не в свое дело, Ванька, я тебе уже сказал.
— А ведь тогда, Ян, я тоже не в свое дело лез.
— Ну что за нафиг, лядь! — в сторону сказал Гапонов. — Ты долбанутый, что ли, ни хера не понимаешь?
— Все я понимаю, Ян, — медленно ответил Ванька. — И то, что ты из-за стояка своего Каравановой жизнь поломаешь — тоже понимаю. Тебе других баб мало, что ли?
— Своих баб считай, Симаков. Ты меня уже достал.
— Дай ты ему в рыло, Ян, — со своей кровати предложил Генерозов. — Видно ведь, чего ему от тебя надо.
— Зажми щель, Говнорезов, — не оглядываясь, сказал Ванька.
— Ах ты… — приподнимаясь, начал Генерозов. Ванька развернулся на него, взял со стола за горлышко бутылку и вдруг швырнул ее в стену над головой Генерозова. Бутылка лопнула, просыпавшись вниз, и Генерозов вжался в койку.
— Я за такую фигню сечас вышвырну тя осюда, Симаков, — спокойно предупредил Гапонов.
— Шакалов своих прижать не можешь, а меня выбросить намылился? — Ванька со злой улыбкой глядел на Гапонова. — Я еще не договорился с тобой. Если ты добром отстать не хочешь, давай посчитаемся. С тебя должок и за технарей, и за Вьюшкову, и за ментов. Давай расплачиваться. Баш на баш — и разойдемся.
— Да ты сам у меня в долгах по уши, — усмехнулся Гапонов. — Еси б не я, тя за пьянку дано уж выперли бы из ощаги. Не начинай лучше, Ванька, кто кому должен. Зесь я хозяин.
— У меня нету хозяев, Гапонов. Учти, если ты снова начнешь под Караванову клинья подбивать, у тебя не с Каминским — сперва со мной разборки будут.
— Хер с пробором я на тя, Симаков, положил, понял?
Ванька надул щеки и медленно выпустил воздух:
— Последнее предупреждение, Гапонов. Я тебя долго уламывал, уговаривал, просил… Не заставляй меня к крайнему средству прибегать. Ведь потом сам себе яйца вырвешь.
— Зец, как ты мне надоел. — Гапонов, глядя на Ваньку, плюнул на пол и встал. Постояв перед Ванькой, качаясь с носков на пятки, он пошел к двери, отпер ее и открыл. Затем он вернулся к Ваньке, встал около него и вдруг схватил его за шкирку, свалил со стула на колени и рванул к выходу.
— Пошел осюда, гондон дырявый! — взревел он. Ванька локтем ударил Гапонова в пах и, когда Гапонов, зарычав, согнулся пополам, вскочил, схватил его за руку и умело выкрутил ее так, что Гапонов развернулся спиной к нему и выгнулся дугой, выпятив живот. Ванька подвел его к грязному столу, взял его за волосы на темени и ткнул его лицом в лужу портвейна.
— Ну, сука, не жить тебе… — прохрипел Гапонов.
— Теперь, Гапон, слушай меня внимательно, — почти спокойно сказал Ванька. — Запоминай, Гапон, сразу, надолго… От Каравановой ты отстаешь навсегда. — Ванька ткнул его в портвейн, как котенка. — Ты даже не думаешь о ней, понял?
— Ах ты, сука… — хрипел Гапонов.
— Это было во-первых. Во-вторых, — не обращая внимания, продолжал урок Ванька, — ты оставляешь в покое Каминского — ни разборок, ни драк, ничего… А в-третьих, завтра на студсовете все мы остаемся жить в общаге — и я, и Каминский, и Караванова, и все мы получаем поселение на будущий год, понял? Твердо запомни эти три требования. А если чего, слушай, Гапон, что я сделаю…
— Ну, с-сука… — твердил Гапонов, и Ванька снова обмакнул его в портвейн.
— Слушай, что я сделаю, — говорил он. — Я беру у Каравановой заявление и несу его в ментовку. Если Караванова не напишет, я сам напишу, мне терять нечего…
— Свидетеля нет, сука…
— Вот это самое главное, Гапон: я свидетель. Я свидетель, понял? Я тут за стенкой был, в двести шестой, у Бумагина, и все слышал. Бумагин подтвердит, что я в его комнате сидел. Если чего — я тебя заложу с потрохами, и загремишь по статье. Всосал? — Ванька сделал паузу и в последний раз начал тыкать Гапонова в портвейн. — Все услышал? Все понял? Все запомнил?
Бледный от волнения Отличник стоял у входа в блок. Ванька без слов обнял его за плечо, развернул и повел обратно в кухню. Из кухни им навстречу вышла девушка с чайником, кивнула и пошла дальше. Выкрашенная в вездесущий синий цвет, кухня была голая, но довольно чистая. В окне косым обрезом виднелась стена общаги, которая в это время дня заслоняла от кухни солнце. Все помещение заполняла густая тень, и от этого контраста город за окном, уже ощутивший приближение вечера, стал вызывающе ярким: оранжевые дома с черными и алыми окнами, жирные, болотно-зеленые кроны деревьев и фиолетовое небо, на дне которого светились вдали фантастически белые многоэтажки заречного района.
Ванька плюхнулся на подоконник, под которым стоял мусорный бак. К баку, как щит к надгробию воина, была прислонена крышка. Отличник сел на кухонный стол, чья столешница была покрыта рыжими кругами ожогов. Ванька закурил, поскреб бороду и спросил:
